Сердце «на потоке»

ИНСТИТУТ

Человек, которому приходилось бывать в Институте сердечно-сосудистой хирургии им. Н. Амосова АМНУ раньше, не обнаружит там сегодня глобальных перемен. В вестибюле бюст Николая Михайловича Амосова, под которым всегда стоит букет свежих цветов... Взгляд падает на часы на стене в приемной директора Института — вместо обычных стрелок народные умельцы от хирургии приспособили к ним скальпели. В целом же обстановка как в популярном анекдоте про «нового украинца» — «бедненько, но чистенько». Ремонт, сделанный еще в советские времена, бережно поддерживается силами младшего медицинского персонала.

Впечатляет другое: в прошлом году в Институте было сделано 3400 операций. Если учесть, что из 365 дней рабочих приблизительно 220, и произвести простые арифметические действия, то получится в среднем 16 операций в день, а в особо напряженные дни — 18 — 20.

Затраты Института сердечно-сосудистой хирургии АМНУ на операцию с искусственным кровообращением ребенку составляют около 4 тыс. гривен, взрослому — чуть больше 8 тысяч. (В прошлом году 124 больных из числа малообеспеченных граждан прооперировали бесплатно, за счет бюджетных средств.) Причем это только затраты на медикаменты и расходные материалы — искусственный клапан, искусственное легкое. Для сравнения: в западных клиниках операция с применением искусственного кровообращения стоит от 10 до 45 тысяч долларов, пересадка сердца (в частности, в Германии) — 90 тысяч. Что же касается результативности, то на Западе осложнения, например, инфекционный эндокардит, после операций возникают в 20% случаев, у нас — в 4%.

В 2002 году планировалось выделить Институту из бюджета 495 тысяч грн., дали 338 тысяч. В этом году запланировано 700 тысяч, за 5 месяцев выделили 180 тысяч, а операций уже сделано на 260 тысяч.

При всем при этом заведующий научным отделом, доктор наук, профессор получает в месяц 394 гривни.

Недавно по ТВ был показан сюжет, повествующий о том, как какая-то шведская благотворительная организация собрала 200 тысяч долларов для украинской девочки, нуждающейся в операции на сердце. Ребенка спасли. Это, конечно, замечательно, — там тоже есть хорошие специалисты, чьи заслуги, в отличие от работы отечественных медиков, адекватно оцениваются. Украинские телезрители видели, как симпатичная малышка, утирая слезы, благодарит зарубежных спонсоров, и, наверное, утвердились во мнении, что других путей решения проблемы не существует. Многие ли в Украине знают, что по многим показателям эффективность лечения в Институте сердечно-сосудистой хирургии выше, чем в лучших европейских клиниках? Возникает вопрос: сколько еще наших детей смогут спасти на Западе? А скольких можно было бы спасти в Украине — при ином отношении государства к этой проблеме? К слову, почему бы западным благотворителям, вместо того, чтобы оплачивать дорогостоящие операции там, не дать средства — на порядок меньшие — на проведение аналогичной операции здесь? Отказываются — им это невыгодно...

Разрыв между применением украинскими кардиохирургами передовых технологий, более чем достойным представительством нашей страны на международных симпозиумах и конференциях по проблемам сердечно-сосудистых заболеваний и т.п. и скромными, если не сказать — убогими условиями, в которых творят чудеса отечественные специалисты, их мизерными зарплатами — шокирует. И платная медицина — это, по всей видимости, тоже не реально. А где же выход?

АКАДЕМИК

В приемной — суета, громкие разговоры, дверь распахивается, и в кабинет директора Института стремительно входит его хозяин. Любой психолог скажет, что человека лучше всего характеризуют его глаза и руки. Взгляд у Геннадия Васильевича спокойный и мудрый, руки — большие, сильные, и в то же время удивительно мягкие, без мозолей, идеально приспособленные для работы с «хирургической точностью». В общении — прост и остроумен, способен доступно объяснить собеседнику все что угодно.

ОПЕРАЦИОННАЯ

Операционная — «святая святых» любой больницы. О том, чтобы вот так, сходу попасть в самое «сердце» Института, можно было только мечтать. Должным образом облачившись, робко ступаю за тяжелую железную дверь. Высокие потолки, кафель, приборы, люди, с ног до головы закутанные в стерилизованные костюмы, — видны только глаза.

Трансформация поразительна: люди, с которыми ты только что здоровался, беседовал, «на равных» пил кофе, беря в руки скальпели, непостижимым образом преображаются. ...Операция уже идет, случай сложный, Геннадий Васильевич внимательно слушает коллегу и становится к столу. Дальше все точно так же, как в кино: «Скальпель — тампон...» Разница лишь в том, что в полуметре от тебя лежит человек с остановленным сердцем, и вот от этих склонившихся над ним людей зависит, как он будет жить дальше.

Каждый спокойно, без суеты, занимается своим делом — анестезия, аппарат искусственного сердца, кровь, кардиограмма, капельницы, инструменты, освещение. В общем, чувствуется, что люди делают свою обычную повседневную работу.

Снимать сложно, главным образом из-за обилия шлангов, проводов, оборудования: боишься, увлекшись кадром, что-нибудь, не дай Бог, зацепить, оборвать. Мешает маска — все время налезает на глаза, и из-за нее запотевает видоискатель.

Наконец, самое сложное позади. Какой-то неуловимый, почти мистический момент — вдруг спало витавшее в воздухе общее напряжение, люди задвигались спокойнее, расслабились. «Можно зашивать», — Геннадий Васильевич улыбается, кажется, одними глазами и приглашает пройти дальше.

За первой операционной последовала вторая, за второй — третья, и везде на разных стадиях шли операции. Интересно, что приход Кнышова вызывает у его сотрудников легкое приветливое оживление, что совсем не похоже на синдром боязни начальника. Перед трудным этапом операции совет опытного хирурга очень кстати, если же все уже на стадии завершения, народ не прочь и пошутить, и даже обсудить политические проблемы.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В операционных мы вместе с Геннадием Васильевичем пробыли почти полдня. После всего увиденного начинаешь на многие вещи смотреть другими глазами, переосмысливать жизненные ценности… Прощаясь, Кнышов сказал: «Я отвечаю за все!». И крепко пожал мою руку своей — той самой, которую он, и в буквальном, и в переносном смысле, все время держит на пульсе.