Три наблюдения о Петербурге

В Петербурге я не был восемь лет. В этот раз приехал весной, когда во дворах еще лежат сугробы грязного ноздреватого снега, а на чугунных оградах вдоль Невского висят таблички «Сад закрыт на просушку».

Когда взрослеешь, то вырастаешь из своих любимых мест, как из детской одежды. Когда-то необъятный, блестящий и умопомрачительный Петербург-генерал уменьшился для меня до Акакия Акакиевича, у которого, к счастью, так и не смогли забрать его каменную закопченную шинель, прошитую строчками каналов и скрепленную застежками разводных мостов.

Но и такой, маленький, скромный, в приглушенных тонах, он остался равно близким и причудливым.

У каждого своя метафорика Петербурга. Из всего набора расхожих определений наименее точным кажется «окно в Европу».

Что, собственно, всегда находится в сердцевине подавляющего большинства европейский полисов? Собор: Святого Павла в Лондоне, Святого Стефана в Вене, Нотр-Дам в Париже, Святого Петра в Риме, Дуомо в остальных итальянских городах. Ряд можно продолжать почти до бесконечности. Европейский город, так или иначе, строился от этой доминанты или ориентировался на нее духовно.

Специфическая роль христианства в формировании западных государств — лишь часть объяснения. Церковь и площадь перед ней — прежде всего, место сбора городской общины. Это локация, где община осознавала и выражала себя, где училась отстаивать свои права; недаром именно на паперти родился театр как первая форма публичного искусства в послеантичной Европе.

Права сообщества и личности как суверенной части этого сообщества, таким образом, становились стержнем градостроительной философии европейцев.

Что находится в центре Санкт-Петербурга? То же, что и в центре Москвы: власть. В Москве — Кремль, в Петербурге — Зимний дворец. Это средоточие городской силы, но сила эта — не у мещан, а у самодержцев, которые и окружают себя достаточно большими символами власти, — от мрачных башен Кремля до изукрашенных стен Зимнего — чтобы дать понять рядовому гражданину, кто здесь хозяин, а кто — ничтожный раб. Конечно, на своем месте и голландское разноцветье фасадов вдоль Фонтанки, и вентиляционные шахты во дворах-колодцах, похожие на уменьшенные башни средневековых замков. И все же Петербург — это не окно, а витрина империи.

В конечном итоге, витрина — тоже своего рода окно.

Да, друг, ты глуп и одинок, и что здесь причина, а что следствие, уже не вспомнить, но не волнуйся: умные люди давно о тебе позаботились, построив города.