Языковой барьер в храме

ЧЕТВЕРТЫЙ ПУТЬ

Вселенская христианская церковь первого тысячелетия говорила преимущественно (за исключением нескольких немногочисленных церквей) на двух языках — греческом и латинском. Эти языки, вместе с древнееврейским языком Старого Завета, считались одинаково боговдохновенными. В доказательство этого богословы ссылались на Евангелие от Луки, где сообщается, что на кресте, над распятым Иисусом «была также надпись, написанная словами греческими, латинскими и еврейскими: «Это — Царь Иудейский».

В первые века нашей эры Восток Римской империи принял христианство преимущественно на греческом языке, который там издавна был языком общения различных народов, а позднее стал государственным языком Восточной Римской империи (Византии). Народы Западной Европы, которых обращал в христианство Рим, вместе с верой получали также латинский язык — язык не только церкви, но также античного римского наследия. Со временем, именно христианство приобщило — через язык — бывших язычников Востока к греческой античности, а западные варвары заговорили на языке римских философов, риторов, поэтов и тому подобное.

До окончательного раздела христианства в 1054 году отношение к иноязычным церквям было довольно терпимым — греческие церкви существовали в сфере влияния Рима, например, в Италии, равно как в Константинополе были церкви латинского обряда (для осевших здесь выходцев из Западной Европы).

Еще один богослужебный язык появился в ХI веке, в процессе активной христианизации язычников южной и восточной Европы. Когда в конце первого тысячелетия южные и восточные славяне (болгары, сербы, черногорцы, македонцы, русские, белорусы и украинцы) приняли христианство, они приняли его на церковнославянском языке — искусственном церковном языке, разработанном специально для них великими греческими миссионерами Кириллом (Константином) и Мефодием. Более близким этот язык был болгарам и македонцам. На много веков этот искусственный язык стал для славян не только языком церкви, но и языком грамотности и образования. (Стоит обратить внимание на то, что церковнославянский язык — в исторической перспективе — сильнейшее влияние оказал именно на русскую культуру, русский язык).

Для простых верующих, однако, церковнославянский язык веками оставался непонятным, чужим, он держал их за порогом действительного понимания не только литургической службы, но и Святого Письма. Из-за отсутствия языкового «мостика», как пишет о. Борис Гудзяк («Кризис и реформа»), «вхождение русских земель в культурный и интеллектуальный византийский мир было сложным и длительным. От Византии славяне получили богатое наследие — структуру и организацию церкви, систему богослужений, таинств, набор библейских и литургических текстов для служб, а еще — образцы храмовой архитектуры и иконописи. Однако произведения большинства развитых в Византии высоких литературных жанров (исторических, философских, теологических или естественных трудов светской литературы) так и не были переведены на церковнославянский язык, не стали доступными славянам, в частности, не стимулировали развитие широкой культуры Киевской Руси». Только через несколько веков начали основывать коллегии и академии, изучать греческий и латинский языки и уже через них приобщаться к европейской античной, христианской и современной культуре. Тогда как некоторые наши соседи-славяне сделали это значительно раньше.

Например, поляки, которые приняли христианство не намного раньше Киевской Руси. Там латинский язык вышел за пределы церкви и стал речью чиновников, дворянства, языком образования. И поэтому, начиная с ХІІ века, среди поляков было немало европейски образованных людей, эрудитов, тонких знатоков, исследователей и даже критиков латинской литературы, как церковной, так и светской. Например, Антоним Галл, автор первой польской хроники ХII ст., широко цитирует Горация, Боэция, Вергилия, что тогда было редкостью в Западной Европе. В 1364 г. был основан Краковский университет, где на факультете свободных искусств специальное внимание уделяли изучению и комментированию античных авторов. Тексты лекций краковской профессуры, которые сохранились до нашего времени, свидетельствуют о широкой образованности и знании ученых того времени произведений Цицерона, Сенеки, Боэция и др. Все это благодаря латинскому языку, который пришел в страну вместе с христианством. Позже этот язык оказал сильное влияние — как образец — также на формирование польского литературного языка.

ИСТОРИЯ ЯЗЫКОВОЙ «ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ»

Исторический анализ и критика уникального в истории христианства феномена искусственного церковного языка, разработанного специально для группы славян, начались еще в XVI веке, в бурные времена реформации западных церквей. Критика шла не со стороны православных духовных и ученых — в этой среде церковнославянский язык и до сих пор остается языком неприкосновенным и совершенным. Критиковали, конечно, католические и протестанские ученые. (Извинить их может разве то, что в те времена они неутомимо критиковали также свои собственные порядки.). Одним из наиболее непримиримых критиков нашего церковного языка был виленский иезуит Петр Скарга, который, в частности, писал в 1577 году: «Очень обманули тебя греки, русский народ, что давая тебе святую веру, не дали своего греческого языка, только велели удовлетвориться этим Славянским, чтобы ты никогда не пришел к настоящему пониманию и науке. Ибо есть только два языка, греческий и латинский, на которых святая вера распространилась и привилась всему миру... На Славянском (церковнославянском) языке никто никогда не может быть ученым. Ведь уже теперь никто его не понимает хорошо. Ибо нет на свете такой нации, которая бы говорила на нем так, как в книгах... И поэтому-то ваши попы вынуждены обращаться к переводам на польском языке, когда хотят что-то понять на (церковно) славянском». Петр Скарга считал, что у русинов нет ни формального гуманитарного образования, ни традиций интеллектуального поиска. Они так и не развили у себя научных дисциплин, абстрактного мышления, общественных учреждений.

Стоит прибавить, что именно тогда на латинском Западе, намного раньше, чем на Востоке Европы, активно шли процессы становления народных литературных языков — несмотря на засилье латыни. Немецкий перевод Библии, осуществленный Мартином Лютером (1522—1534 гг.), сыграл большую роль в формировании общенемецкого литературного языка. Но не только — он определенным образом приучил общество к мысли о целесообразности и законности Святого письма на национальных языках.

В ХХ веке в России некоторые ученые также считают дело святых Кирилла и Мефодия «неосторожной ошибкой с далеко идущими последствиями». Например, Федотов Г.П. (1929 г.) в работе «Трагедия интеллигенции» написал о том, что церковнославянский перевод Библии устранил из славянского употребления оригинал и снял необходимость знания греческого языка (в отличие от Западной Европы, которая была вынуждена знать латынь). Таким образом, православное славянство было оторвано от классической культуры греческого языка. Ученые русские богословы, однако, всегда вставали на защиту подвига Св. Салунских братьев.

Движения за переводы Святого Письма на национальные языки начались в христианстве довольно рано, еще в первой половине I тысячелетия, хотя Восточные и Западные церкви выступали категорически против. В 813 году Вселенская церковь впервые разрешила произносить проповеди (но не обращения к Богу — молитвы) на народных языках. В 863 году славянские миссионеры Салунские братья Кирилл и Мефодий сделали первый перевод с греческого сборника всех необходимых для храмовых богослужений текстов. Как уже упоминалось, перевод был сделан на так называемый церковнославянский язык, ориентированный на южных славян. Греческие и латинские ортодоксы выступали против возможности богослужения на «каком-то» славянском, однако братья смогли доказать целесообразность перевода. Как сообщает «Житие» Св. Кирилла», Св. Кирилл ответил им так: «Не идет ли дождь от Бога для всех, не светит ли для всех солнце, или не одинаково мы все вдыхаем воздух? Как же вам не стыдно признавать только три языка (латинский, греческий, древнееврейский), а всем другим народам указываете быть слепыми и глухими? Зачем делать Бога немощным, словно он не смог дать народам своего Письма, или завистливым, словно он не захотел дать?»

Напомним, что предложенные Салунскими братьями тексты для храмового богослужения не были полным переводом Святого Письма с его Старым и Новым Заветом. Полная Библия на церковнославянском языке впервые была издана в 1581 году в типографии православного вельможи Константина Острожского. Напечатал ее Иван Федоров. Только в 1663 году Острожская Библия была переиздана в Москве — трудами ученого монаха из Киево-Могилянской академии Епифания Славунецкого (известна как «Московская первопечатная Библия»).

В том же XVII в. под влиянием Реформации начали появляться переводы Святого Письма на народных славянских языках. В 1561 году на Волыни переведено на тогдашний украинский язык и напечатано «Пересопницкое Евангелие». В 1570 году появилось Евангелие на белорусском языке, в 1820 — на болгарском, в 1847 году — на сербском.

А в России? Первая Библия на русском языке напечатана только в 1876 году — фактически позднее всех среди православных славянского мира. До этого все попытки перевода Святого Письма запрещались Церковью, Синодом — сделанные переводы сжигались, а переводчиков наказывали. Во времена Петра I предпринял попытку организовать перевод и издание русской Библии не кто иной, как известный воспитанник Киево-Могилянской академии, «архитектор перестройки» царя Петра митрополит Феофан Прокопович. При поддержке царя начался перевод Нового Завета, однако вскоре, по неизвестным причинам, работа прекратилась.

Вторая попытка была предпринята по личному желанию царя Александра I, который «вдруг заметил, что чаще читает Святое Письмо на французском языке, нежели на церковнославянском и что русской Библии, оказывается, не существует!». Сторонники перевода поддержали царя и даже привели весомый пример — в то время Греческая церковь разрешила чтение Нового Завета в переводе на новогреческий язык. Вскоре однако началась война 1812 года, потом наступил конец либерализма, а потом — умер либеральный Александр I и проблема была снята. Только в 1858 году Синод дал разрешение сделать перевод Библии на русский язык, сурово предупредив: «Перевод полезен , но не для употребления в церквях, для которых славянский текст должен оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению Св. Писания». Первый русский перевод Библии был сделан не с еврейских или греческих первоисточников, а — с церковнославянского (обратный перевод). Среди русского духовенства было немало энергичных противников перевода; некоторые требовали даже публично сжечь его на Исаакиевской площади.

Ситуация с неприятием переводов Святого Письма на русский язык духовенством тем более особая, что, в отличие от Католической церкви, которая признала каноничность латинских текстов так называемой Библии-«Вульгаты», в православии не существует канонизированных текстов Святого Письма.

Вопрос не только нового — научного — русского перевода Библии, но также перехода на храмовый русский язык возник опять уже после революции и обсуждался на Соборе РПЦ 1917—18 гг., когда была восстановлена Московская патриархия. 80% присутствующих на соборе иерархов высказалось за русификацию богослужения — ради «назидания людей». Никакого решения, однако, не было принято; началась долговременная дискуссия, с которой в 1943 году покончило государство, запретив все попытки сделать церковную жизнь, богослужение понятными для всех верующих. Коммунистическое правительство больше устраивал церковнославянский. Дискуссии вокруг этого вопроса стали опасными. Только после следующей «революции», во время Перестройки, в среде прогрессивного русского духовенства зазвучали голоса в пользу полной русификации богослужений. Одним из апологетов русского богослужебного языка является известный прогрессивный священник о. Георгий Кочетков, за что, и за другие подобные «грехи», ему было запрещено выполнять свои пастырские обязанности. Сегодня проблема русификации богослужений в РПЦ «не стоит в повестке дня».

ТРАДИЦИЯ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО

Эта ситуация — полное неприятие высшим духовенством русского языка как богослужебного большинством духовенства — сохраняется в РПЦ и сегодня. Напомним, что Второй Ватиканский собор Католической церкви (1962-65) позволил отправлять мессы на языках всех народов мира. Что касается протестантов, то со времен Реформации языковой проблемы там вообще не существует — каждая община выбирает себе язык богослужения, проповедей, язык Святого Письма.

По каким причинам русское духовенство среди всех православных народов наиболее стойко держится за старославянский язык? Почему Русская церковь веками протестовала против переводов Святого Письма на русский язык, даже тогда, когда этот язык окончательно сформировался? Какое объяснение тому, что даже в ХХI веке проблема русификации храмовой жизни не считается актуальной? Напомним еще раз, что традиция богослужения на церковнославянском языке не обусловлена какими-то христианскими канонами или обязательными правилами православной церкви.

Это сложные вопросы, на них не может быть исчерпывающего и однозначного ответа. Попробуем, однако, сформулировать несколько достоверных факторов (хотя сами эти факторы также требуют анализа и толкования). В первую очередь, это общий, а русский особенно, церковный консерватизм, органическое неприятие любых перемен, жизнь по формуле: «Традиционное — значит правильное и лучшее! Любые перемены — от лукавого». Хотя издавна в христианской — и православной также — церкви существуют законные логические инструменты, которые позволяют вносить новое в церковную жизнь. Православный консерватизм наиболее ярко проявляется в официальном утверждении, что все церковные проблемы были решены — окончательно, раз и навсегда — семью Вселенскими соборами первого тысячелетия (еще до крещения славян и создания церковнославянского языка), а также трудами Отцов Церкви того же времени. Как бы не изменялась жизнь на планете. Заметим, что в фундаменте стойкого церковного консерватизма всегда можно обнаружить такие «камни», как традиционно низкий образовательный уровень духовенства, а также страх перед теми масштабными интеллектуальными трудами, которых требует переход на другой, даже родной, язык богослужения.

Сопротивление русификации богослужения не в последнюю очередь объясняется также абсолютным неприятием примера «инакославных» христиан — католиков и протестантов. Их языковая политика служит для православных политиков только предлогом для обвинений других церквей в отходе от традиции, как и предлогом для гордости за свою собственную незапятнанную ортодоксальность.

Возможно также, что для духовенства, для посвященных жрецов, определенную роль играет желание не потерять свое эксклюзивное — благодаря церковному языку, непонятному для мирян — знание, нежелание поделиться им с верующими, снизив тем собственный статус в обществе, в общине.

Самая главная здесь, по-видимому, другая причина. Причина, которая тесно связана с имперской политикой России, эффективным инструментом которой всегда была (остается и сегодня) Русская православная церковь. Ибо церковнославянский язык выполняет в славянском православном мире ту же имперскую функцию, которая всегда предназначалась также русскому языку (на территории Российской империи, СССР). А именно — объединять славянский православный мир, вождем которого и до сих пор, как во времена империй, считает себя Русская церковь. А с русским богослужебным языком она немедленно будет превращаться в обычную и действительно помесную церковь.

Как видим, языковая политика РПЦ в Украине довольно логична и последовательна — с точки зрения, конечно, Русской церкви. Действительно, как могут ее пастыри согласиться на украинизацию богослужения в наших («их») храмах, когда они категорически не принимают русификации на территории России? А то, что здесь речь идет о другой стране, о храмовом языке другого народа, конечно, не может играть существенной роли.

Мораль рассказанной истории предельно прозрачна и проста. Если наше общество желает иметь православные храмы, в которых во время богослужений каждое слово будет понятно каждому присутствующему, то оно, общество, должно сделать все возможное (и невозможное) ради автокефальности — независимости Православной церкви. Этого, однако, мало. Украинская церковь не станет украинской до тех пор, пока корпус ее духовенства — от митрополитов до дьяконов — не будет формироваться из настоящих — а не только по паспорту — украинских граждан.