Драматическая актриса

Жила-была драматическая актриса. Она так важничала, словно была знаменитой драматической артисткой. «Осторожнее! — сказала она заведующему труппой, когда он вызвал ее в кабинет. — Не уроните мой талант! Не будете ценить — уйду в другой театр, я ведь натура возвышенная!»

— Будто уж! — ответил завтруппой и лишь на мгновение поднял глаза от сетки расписания вечерних репетиций, лежащей на столе. — «Вот видите, — с достоинством парировала драматическая актриса, — у меня целая подборка прессы. Ах, как я играла в Вологде!» — «А теперь будете играть в Керчи!» — злорадно констатировал завтруппой. — «Господи, но там же ужасный театр, ужасная сцена, — воскликнула актриса. — Я не выдержу этого! Я сломаюсь!» И сломалась. «Ну вот! — сказала актриса. — Я же говорила, что слишком талантлива для этого репертуара». — «Теперь она никуда не годится», — подумал завтруппой, грустно глядя на сломленную духом актрису, но все же сжалился и нашел ей применение — направил ее в другой театр. «Вот теперь я прима! — воскликнула драматическая актриса. — Я всегда знала, что займу высокое положение: в ком есть толк, тот не пропадет!» — И она усмехнулась про себя, ведь на людях великим актрисам нечего показывать свои настоящие чувства. Нужно быть холодной и отстраненной. Вид у нее был такой гордый, будто она ехала в карете и поглядывала на выкрикивавших слова восторга зрителей.

— Позвольте спросить, вы заняты в репертуаре? — обратилась актриса к своей соседке по гримерке и снисходительно улыбнулась. — Вы очень милы и в вас чувствуется достоинство. Жаль только, таланта маловато. Но этого уж не купишь, чего нет того нет. — При этого актриса так гордо выпрямилась, что и не заметила, как вылетела из театра. Соседка-то по гримерке оказалась женой главного режиссера. «Ну что ж, отправлюсь в плаванье по волнам искусства. Только бы не застрять на периферии». Но она застряла! «Ах, я слишком талантлива, я не создана для этого мира! — вздохнула актриса, сидя на сцене в пустом зрительном зале. — Но все же не надо падать духом, я ведь знаю себе цену». И она тянулась в струнку, держала осанку и духом не падала. Перед ее взором проплывала всякая всячина — режиссеры, драматурги, сценаристы, директора театров, обрывки старых театральных журналов... «Ишь, плывут! — ворчала драматическая актриса. — И ни один не догадается, кто торчит здесь, на этой провинциальной сцене. А ведь это я здесь торчу! Я сижу! Вон плывет костюмерша. У нее только и мыслей, что о костюмах. Костюмершей она и останется. А вот балетмейстерша несется... Вертится-то, вертится- то как! Не задирай носа! Смотри, из фуэте не выйдешь и свалишься со сцены! А вот обрывок газеты. Все давно уже забыли, что на нем напечатано, а он, глядите, как важничает... Одна я сижу тихо и смирно. Я знаю себе цену, и этого у меня никто не отнимет».

Вдруг в свете прожектора блеснула чья-то тень. «Ах, герой-любовник! Настоящий брильянт!» — замерла от восторга актриса. А это был обыкновенный бездарный актер, воображающий себя звездой сцены и на вид довольно приличный. Актриса с ним заговорила. «Я — прима! — сказала она. — А вы, должно быть, первый актер?» — «Да, что-то в этом роде», — важно ответил презентабельный неудачник. И они разговорились, каждый считал другого и себя настоящей драгоценностью, а все прочие на свете им казались зазнайками. Драматическая актриса рассказывала: «Я работала в столичном театре. Там было четыре очередных режиссера, не считая главного. И вы не можете себе представить, до чего доходило их чванство. А ведь у них только и дела было, что репетировать со мной разные пьесы». — «А они блестели?» — спросил неудачник, по-прежнему казавшийся актрисе брильянтом. — «Блестели? — переспросила актриса, — Нет, блеска в них не было, зато превосходства над другими — хоть отбавляй. Все они были разного роста, но держались всегда вместе, шеренгой. Так и выступали против артистов. Крайний из них, Толстяк, выделялся. Репетируя, он орал на нас в два раза громче, чем остальные. И при этом хвастался, что, если уйдет из театра, то весь театр полетит в тартарары. Второй режиссер звался Лакомкой. Куда он только не тыкался в процессе репетиций — и в сладкое, и в кислое, и в солнце, и в луну. Его актрисы особенно любили. Третьего режиссера звали Долговязым. Он смотрел на всех свысока и ставил одни только трагедии. Четвертый режиссер, по прозванью Златоперст, носил золотые кольца не только на всех пальцах рук и ног, но и в ушах, носу, языке и даже в... ну, в общем, сама-то я не видела, но субретка рассказывала наверняка. Ну, а пятый, самый маленький, Пер- музыкант, он был главным режиссером, вообще ни одного спектакля не поставил и очень этим гордился. Просто не понятно, зачем его в театре держали. Хвастунами они были, хвастунами и остались, а я вот из-за них угодила в эту глухую провинцию». — «Зато теперь мы сидим здесь вместе и блестим», — покровительственно возразил актер. Но тут вдруг хлынул поток новых спектаклей, актер оказался востребованным и понесся на сцену. «Вот и он получил роль, — вздохнула драматическая актриса. — А я осталась тут. Я не могу просить. Видно, я слишком талантлива. Но я горжусь этим, и это благородная гордость!» И она сидела в пустом репетиционном зале и передумала много дум. «У меня такая утонченная натура, что можно подумать, будто я родилась от солнечного луча. Недаром мне так не хватает его в этом душном репзале. Была бы я более сговорчивой и менее строптивой — осталась бы в столичном театре. И не проливала бы сейчас слезы. Впрочем, не буду плакать, это не в моих правилах».

Однажды она шла по улице и ей встретилась целая ватага зрителей. «Ай! — воскликнул один из них, самый развязный. Он указывал на актрису. — Гляди-ка, что за штука!» — «Я не штука, я актриса!» — возмущенно заявила актриса, но ее никто не слушал. Старую драматическую актрису трудно было узнать. Ее когда-то роскошные светлые кудри были перекрашены в черный цвет, лицо осунулось и платье тоже было черного цвета. Но в черном выглядишь стройнее, и актриса воображала, что ее фигура стала стройнее, чем прежде.

— Вот новая пьеса! — победно закричал режиссер провинциального театра. И тут же назначил актрису на роль. Она стояла в своем элегантном черном платье на корме бутафорского белого корабля. И воображала себя героиней «Титаника». «Белое идет к черному, — согласилась с режиссерским решением актриса. — Теперь всем зрителям меня хорошо видать! Только бы не поддаться морской болезни, это меня сломит!» Но, благодаря многолетнему сценическому опыту, она не поддалась морской болезни и не сломалась. «Против морской болезни хорошо иметь стальной желудок и притом никогда не забывать, что ты выше простого смертного. Теперь я совсем оправилась. Кто благороднее, тот, оказывается и выносливее», — гордилась собой актриса.

«Крак!» — охнул спектакль. Его переехала суровая критическая мысль. «Ох, эти невыносимые театральные критики, писаки, которые дурно пахнут! — завопила драматическая актриса. — Я не выдержу их нападок!» Но она выдержала. Критическая мысль понеслась дальше, хулить другие спектакли, а актриса перевела дух от пережитого волнения. Да так и осталась стоять на сцене в свете огней рампы.

Ну и пусть себе стоит.