Галина ВОЛЧЕК: «К сожалению, Лопахины стали необходимостью нашей жизни»

Наша беседа с художественным руководителем «Современника» Галиной Борисовной Волчек началась с вопросов:

— Как рождалась постановка, и почему имя Чулпан Хаматовой, первой исполнительницы роли Пат, исчезло с афиши?

— Это был 1999 год. В России произошел дефолт, участились межнациональные конфликты, разгорелась война в Чечне. Думая о будущем спектакле, я поняла, что хочу передать душевное и психологическое ощущение экономического краха, когда общество стоит, обдуваемое всеми ветрами, на перепутье, и с тревогой смотрит в будущее. Наша постановка — о молодых людях, опаленных военными действиями, которые так и не смогли вписаться в реалии мирной жизни. «Три товарища» — это спектакль о любви, верности и чувстве товарищества в самом широком смысле этого слова. Не дружбы — это личное понятие, а именно товарищества. Сейчас мы постоянно куда-то спешим, бежим, суетимся, но очень часто это — бег по кругу. Я считаю, то нужно стремиться даже в самых экстремальных ситуациях не растерять общечеловеческие ценности.

Наш спектакль тяжело рождался. Девять месяцев. Еще до начала репетиций я давала прочесть сценарное переложение, сделанное Александром Гетманом (нашим постоянным автором, делавшим переложение «Крутого маршрута» Евгения Гинзбурга), молодым людям, чтобы понять, интересны ли им «Три товарища». Ведь Ремарк — кумир шестидесятых. Я с удивлением обнаружила, что многие наши актеры вообще не читали произведений этого писателя. Но оказалось, что их увлекла история «потерянного поколения». Я требовала от актеров полной самоотдачи, погружения не только в текст, но и заставляла их натянуть на себя «шкуру» своих героев. Чтобы они поняли послевоенный синдром. Мы смотрели километры кинохроники, нас консультировали ребята, прошедшие Афганистан и Чечню. Очень помог Дима Петров, который провел в чеченском плену одиннадцать месяцев. Он был с нами от первой до последней репетиции. После премьеры Дима признался, что в этот период у него произошла психологическая реабилитация.

Ввод новой актрисы несколько изменил спектакль. Ведь «Три товарища» стали шлягером, у зрителей появилось к ним культовое отношение; а Чулпан Хаматова набралась силы, достигла популярности. Поэтому вводить новую актрису было сложно, но необходимо. Дело в том, что Чулпан ожидает ребенка, и в связи с этим перестала играть. Мне пришлось срочно искать ей замену, чтобы спектакль оставался в репертуаре. Я вовсе не хотела, чтобы мы сделали просто «заплатку» на существующий орнамент. Лена Корикова — совершенно отличная от Хаматовой индивидуальность. Она не механически повторяет рисунок роли Пат. Иначе с Еленой играют партнеры — Александр Хованский, Сергей Юшкевич и Сергей Гирин. Я бы сказала, что у них появилась иная мера ответственности перед героиней. У Чулпан Патриция — сильная натура, а Елена придала образу некую жертвенность. С приходом Кориковой наш спектакль пережил второе рождение. Я бы хотела отметить, что актриса вошла в постановку всего-лишь после восьми репетиций. Она самоотверженно трудилась. Однажды, еще плохо ориентируясь в пространстве сцены, Лена неудачно прыгнула и подвернула ногу — растянула связки. На последние репетиции приходила на костылях, а в день премьеры врачи сделали ей обезболивающий укол.

— В одном из интервью вы сказали, что Хаматова появилась в «Трех товарищах» случайно. А где вы нашли Корикову?

— У меня вся жизнь — цепь случайностей. Я очень мучительно выбираю актеров на роли; перебираю массу имен. Читая Ремарка, я видела «свою» Пат. Должна признаться, что кинематографические работы Чулпан (в фильмах «Страна глухих» и «Время танцора») я не видела. Ее порекомендовал попробовать на роль Пат мой друг, художник Павел Каплевич. Он знает, чего я хочу, мои требования, и что ищу. Так появилась Хаматова. И во многом благодаря ей спектакль получился. С Леной произошла другая история. Она репетировала в нашем театре Аню в «Вишневом саде» и Ирину в «Трех сестрах». А затем внезапно, по семейным обстоятельствам, на три года уехала в Америку. За это время о ней забыли. Когда выяснилось, что Чулпан играть не может, оказалось, что Лена в Москве. Так мы вновь встретились и начали работать.

— Вы неоднократно обращались к творчеству Чехова. Каков он для вас сегодня?

— Парадоксальный и достаточно жесткий. В «Вишневом саде» это ощущение временного, переходного существования присутствует в полной мере. Я ставила пьесу о закономерности гибели интеллигенции. Мы расплачиваемся за технический прогресс. Строим дома, стадионы на месте садов. Красота — вечна, без нее человечество не выживет, но смысл, вкладываемый в это слово, меняется со временем. К сожалению, Лопахины стали необходимостью нашей жизни.

Например, раньше в своей постановке я украшала сцену настоящими деревьями. Для этого завозили землю. В театре стояла грязь, но из этих штрихов складывался образ вишневого сада. Теперь прекрасное связано с новыми технологиями: Павел Каплевич сумел сделать чудесные декорации сада из новых материалов.

— Бытует мнение, что театр, созданный единомышленниками, существует определенное время, а далее происходит распад...

— После того, как ушел Олег Николаевич Ефремов и увел не только звезд «Современника», но и часть труппы, многие предрекали нашему театру агонию и скорую смерть. Мы этого удовольствия своим недругам не доставили. Чтим традиции, но театр — не музей, а живой организм. Пришли новые молодые, амбициозные артисты, сумевшие доказать свою состоятельность в профессии: Марина Неелова, Валентин Гафт, Лия Ахеджакова, Авангард Леонтьев. Мне смешно слушать рассуждения некоторых критиков, что у нас испарился дух студийности. «Современник» уже отметил сорокапятилетие, а это — возраст зрелости. Главный критерий — публика. Если наши постановки ей интересны, и она ходит в наш театр, значит мы на правильном пути. Ближайшая премьера — римейк знаменитого спектакля Георгия Товстоногова «Балалайкин и компания». В нем когда-то блистали Валентин Гафт и Игорь Кваша, а сейчас они — режиссеры этой постановки. Надеюсь, что зрителям их работа понравится.

— Галина Борисовна, как вы справляетесь со своей «звездной» командой?

— Непросто. Это потерянное здоровье, это отсутствие иной жизни, кроме театральной. Однажды я в шутку сказала, что меня театр перемолол, как мясорубка. Потом увидела в шикарном глянцевом журнале свой портрет и огромный очерк под названием «Дама из мясорубки». Смешно и грустно. Вся моя жизнь на виду. Я переживаю, что редко вижу сына, и что театр меня полностью поглотил.

— Как вы относитесь к антрепризам, которые стали настоящим бичом подмостков?

— Мои коллеги шутят: «Сегодня важнейшим из искусств стала антреприза». Понимаю, что актеры идут на подобные проекты по двум причинам: невостребованность в своем коллективе и способ заработать деньги. Конечно, по большому счету, антреприза сегодня — это «халтура». Я стараюсь делать вид, что не вижу и не слышу. Своих актеров прошу лишь об одном: чтобы не использовали имя театра — оно дорого стоит. Между прочим, из-за антреприз и сериалов мне пришлось несколько раз менять исполнителей в «Трех товарищах». Я вынуждена констатировать, что мы неумолимо движемся к смерти репертуарного театра. Хотя именно там создается ансамбль и межпартнерские отношения. В этом мы выгодно отличаемся от западных коллективов. Ведь там собираются труппы на конкретный спектакль, ведущие роли исполняют гастролеры, и часто бывает так, что актеры встречаются друг с другом на сцене всего за несколько часов до начала спектакля.

Кстати, я и в Думу пошла лишь только затем, чтобы подвести законодательную базу под творческую деятельность, чтобы облегчить существование бюджетных коллективов, чтобы актерам не нужно было искать «халтуры». Но оказалось, что четыре года потратила зря, сидя на заседаниях, готовя проекты законов. Они так и не были реализованы.

— Есть ли у вас «противоядие» от стрессовых ситуаций?

— Главное противоядие — верить в то, что я ответственна за театр, не зацикливаться на своих обидах и болях, уметь, если упала, заставить себя подняться и идти дальше.