Гений свободного места

Вудсток — название более чем легендарное: это, по сути, один из центральных мифов ХХ столетия. Сейчас, спустя четыре десятилетия, не осталось практически ничего неясного, неописанного, неистолкованного из того, что происходило с 15 по 18 августа 1969 года на фермерском поле возле городка Бетел графства Салливен в штате Нью-Йорк, США. Пожалуй, только один вопрос: почему все-таки Вудсток? Да, аудитория собралась рекордная, но многолюдье — это лишь форма, статистика, кроме того, масштабные фестивали проходили и до, и после 1969-го. Исполнители выступали достойные: Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс, Карлос Сантана, Джо Кокер, Джоан Баэз, Рави Шанкар, The Who, Jefferson Airplane, Greatful Dead, но многие не менее одаренные и прославленные музыканты тех лет остались вне фестиваля. Если же говорить о прямом воздействии на общество, то намного более значимы в этом смысле трехсоттысячный антивоенный и антирасистский поход на Вашингтон в 1963 г., где Мартин Лютер Кинг произнес свои знаменитые слова «У меня есть мечта», или же события в Париже в мае 1968 года. Почему же именно Вудсток всегда встает рядом с Вашингтоном-63 и Сорбонной-68?

Сначала — общеизвестные факты. К городу Вудсток округа Ольстер, как ни парадоксально, фестиваль прямого отношения не имеет. Сцену изначально планировалось установить там, однако у города не нашлось подходящей территории для такого события. Мероприятие едва не сорвалось, но Сэм Ясгур уговорил отца, фермера Макса, позволить проведение концерта на принадлежащем семье поле, находящемся в графстве Салливан, примерно в 40 милях к юго-западу от Вудстока. Шоу планировалось в расчете на 200 000 посетителей, прибыло более 500 000 (а по некоторым оценкам — более миллиона): и музыканты, и организаторы были потрясены этим. Все шоссе по направлению к месту концерта переполнились. Люди оставляли свои машины и шли пешком несколько миль, чтобы попасть на шоу.

Во вступительном слове Макс Ясгур, владелец фермы, сказал: «Я фермер, я не умею выступать перед зрителями, перед таким большим собранием людей, как это. Это самая большая группа людей, когда-либо собиравшихся в одном месте. У вас впереди три дня веселья и музыки. И я надеюсь, что, кроме музыки и развлечений, ничего не будет...».

Увы, без неприятностей не обошлось. Во время фестиваля три человека умерли: один от передозировки героина, второй был сбит трактором, третий упал с высоких конструкций; произошло также два неподтвержденных рождения ребенка. Однако насилию места не было. Подавляющее большинство собравшихся составляли хиппи, и они устроили на поле Ясгура обещанный праздник музыки и мира.

Наиболее запоминающимися стали выступления The Who и, конечно, гения электрогитары Джими Хендрикса. Первые из-за разногласий с организаторами по вопросу гонорара поднялись на сцену в четыре утра. Солнце взошло, как только их вокалист Роджер Долтри начал петь See Me, Feel Me — пронзительную финальную песню рок-оперы «Томми». Во время пребывания группы на сцене скандально знаменитый ультралевый активист Эбби Хоффман, воспользовавшись кратким перерывом в выступлении, выкрикнул в микрофон: «Что, мы так и будем сидеть и слушать это говно, пока Джон Синклер (звезда американского рок-андеграунда и радикальной журналистики. — Д.Д.) гниет в тюрьме?» — и был выдворен со сцены лидером группы Питом Таунсендом. Под конец выступления Таунсенд разбил гитару о сцену и бросил в толпу. После фестиваля The Who утвердились в статусе супергруппы. Джими Хендрикс вышел на сцену уже в полвосьмого утра, 18 августа, и, несмотря на общую усталость после трехсуточного рок-марафона, выступил с колоссальной отдачей, а его альтернативная версия гимна «Звездно-полосатый флаг» стала хрестоматийной в истории современной музыки. Расхожую мелодию Хендрикс разрушил мощными гитарными диссонансами, превратив гимн в малую авангардную симфонию, в настоящую рок-«Гернику», передавшую весь трагизм тех лет — с вьетнамской войной, повсеместным ростом насилия, межрасовой враждой.

Мне тогда было всего пять лет. Само название я узнал намного позже, отфильтровав информацию среди потока антизападной пропаганды в советской прессе. Одержимость пришла в конце 1980-х, когда я сам, как и многие мои сверстники, стал хиппи. Мы десятки раз пересмотрели документальный фильм о Вудстоке, читали о нем, мы сроднились с теми тремя днями настолько, что испытывали даже ностальгию по ним — словно они были событиями конкретно нашей жизни. Я даже фантазировал о том, что, будь у меня машина времени, я бы не задумываясь отправился на ней в август 1969 г., на то самое поле, и проживал бы фестиваль вновь и вновь, рассматривая и слушая его до мельчайших деталей. Мы пытались создавать свои мини-Вудстоки в тесных советских квартирах, на диких крымских пляжах, на подоконниках киевских, петербургских, московских кафе; музыки хватало в магнитофоне, овсянки — на пропитание, а в остальном грело ощущение братства. Окружающие нас не понимали, иногда откровенно ненавидели; нередко доходило до нападений и побоев. Но мы вытирали кровь и слезы и собирались вновь. Потому что от Вудстока — пусть даже, быть может, выдуманного нами — веяло свободой, которой ни наши родители, ни построенное ими общество дать не могло. И все же лишь сейчас, пройдя собственный путь по августовским полям, я начинаю понимать, что же произошло тогда, сорок лет назад.

А произошло то, что давние слова, затертые частым употреблением до пошлости, вдруг обрели изначальное значение. На Вудстоке среди множества совершенно разных, едва знакомых друг с другом людей действительно царили любовь, мир, духовная близость. Это была та самая идеальная революция, к которой человечество стремилось веками: без крови, без уничтожения старого мира, без жажды власти, не направленная против кого-либо, с моментальным успехом. Эта утопия воздвиглась на поле под Бетелем всего на трое суток, но настолько убедительно, что остановила на себе внимание истории.

Вудсток воплотил ту альтернативную модель жизни, которую доселе не могла предложить ни одна, сколь угодно хорошо продуманная теория. И каждый раз, когда сразу многие, ощущая недостаток свободы, собираются на очередном поле, площади или майдане — тогда Вудсток оживает, принимает в себя сотни тысяч людей и в зимнем Киеве, и в осенних Берлине или Праге.

Нет, не фестиваль, не массовая тусовка, не карнавал — но дух, или, по-старинному говоря, гений свободного места. Каковой дышит, где хочет. Мы разошлись по квартирам, работам, семьям. А наше поле осталось. Вне границ, вне сословий, вне поколений.

Поле осталось, и значит, когда придет время — я вернусь туда. Мы вернемся!