Нецензурщина, романтика и немного Хайдеггера

— Ваш последний альбом «Пираты ХХI века», безусловно, отсылает к почти одноменному фильму. Вы являетесь большим его поклонником?

— Мне кажется, что фильм был хороший. Первый советский боевик. Вернее, второй. Первый и самый лучший, наверное, лучшее, что снял Михалков — это «Свой среди чужих». Остальное все, конечно, ерунда по сравнению с этим фильмом.

— А вас не смущает, что там активно цитируется «Хороший, плохой, злой» Серджо Леоне?

— Я считаю, что в современном искусстве цитирование — это вообще необходимый элемент творчества.

— Именно поэтому ваши песни так насыщены кинематографическими аллюзиями — от «Эммануэль» до Джеймса Бонда?

— Да. Но это прием, не более того.

— Были слухи о том, что ваши земляки — самая кинематографичная группа «Нож для фрау Мюллер» — собиралась использовать ваш вокал…

— С «Ножами»? Ну не знаю. Группа «Netslov» сделала ремикс на нашу песню «Страдаю» с лидером «Ножей» — Олегом Гитаркиным. Мы общаемся, но совместных творческих планов пока не было.

— Вам вообще близка та музыка, которую они делают?

— Да, но они не модные. «Ленинград» тоже не модный. Абсолютно. Но популярный — это разные вещи.

— И кто сейчас на волне?

— К сожалению, я не вижу. По-моему, какой- то застой происходит. В прошлом году совершенно точно — никаких новых имен. Земфира слаба, «Мумий Тролль» какой был, такой остался, «Король и шут» мне не близок, остальное — все буксует. Впрочем, как и мы. Время такое.

— И какое ощущение этого времени?

— Время такое — на самом деле, модно должно быть то, что не модно. А немодного не появляется. Я понимаю два года назад на меня «The Tiger Lilies» произвели неизгладимое впечатление, когда я был на концерте. Сейчас я понимаю, что это уже не то.

— Они просто очень часто ездят в Россию на гастроли.

— Это массовая культура, это поп-культура. Впрочем, как и «Ленинград». Если раньше это была элитарная группа, то сейчас посмотрите на публику. Это чудовищно!

— А что — фанаты не нравятся?

— Дело не в этом. Просто невозможно быть прогрессивным, если ты являешься массовой культурой.

— Почему?

— Не знаю. У редких людей это получалось. Ну, наверное, Энди Уорхол один-единственный, кто смог как-то с этим совладать. Потому что тому же самому Сергею Курехину уже было сложно.

— А вы заметили, что сейчас все открещиваются — «мы не для интеллектуалов пишем, не для интеллектуалов снимаем»… Откуда такие тенденции?

— Я пишу и для интеллектуалов. Мне люди начитанные нравятся гораздо больше, чем вообще не читающие.

— Это понятно — они всем нравятся, но просто почему-то начался такой крен в массовость?

— Наверное, этот надлом произошел с эпохи Тарантино.

— Нравится Тарантино?

— Ну, Тарантино всем нравится.

— А нам нет.

— Вам повезло.

— В ваших песнях много скрытой и не очень романтики…

— Циники, как я говорю — это все…

— А вот вы Ницше на самом деле любите?

— Ницше — он, как очистительный огонь, который вскрыл все язвы, которые в дальнейшем проявились в том сикулярном мире, в котором мы живем. Ницше это почувствовал сто лет назад, даже больше. Он, наверное, после Хайдеггера самый главный философ ХХ века.

— Очень модный…

— Он не модный. В том-то и дело. Чтобы его понимать, нужно входить в философию и чувствовать проблематику, начиная там с Променида. Невозможно читать Ницше, не зная истории философии.

— Так с любой наукой.

— Ну что касается искусства — то да. Потому что, в принципе, очень много молодых людей читают Шопенгауэра и думают, что это они понимают что-то в философии.

— Они и читают, потому что молодые. Все через это проходят.

— Вот попробуйте почитать Хайдеггера… Мне его сложно читать, несмотря на то, что я человек подготовленный. Некоторые работы я не дочитывал до конца.

— Как вам живется в Питере?

— Лучше, чем где бы то ни было. Очень ленивый город — ничего не происходит. Там можно спать вообще целую зиму и не переживать от того, что пропустил 10 концертов. Не меняется тусовка — все тоже самое. В Москве смена поколений и пластов происходит гораздо быстрее. А в Петербурге все очень консервативно. Вся богема уже 10 лет и все.

— И не подступиться?

— Почему? Подступиться. Но очень много снобов.

— А вы не любите снобов?

— Я эту ситуацию пытаюсь сломать. И я ломаю.