СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ УКРАИНЫ

Слышал я от мамы историю о том, как в Малой Перещелине — селе, нахоядщемся вблизи Полтавы, дети играли в жмурки и нашли клад. Сироту, первого, кто увидел скифские шедевры, выучили за казенные средства, а золото забрали туда, куда Богдан указывает булавой с Софиевской площади.

Туда же, в конечном итоге, попали и золотые украшения, которые мой дед, Юрий Константинович Таран, «справил» дочерям. Он работал механиком в помещичьей экономии села Пасковка на Полтавщине, платили ему золотыми рублями, и когда после октябрьского переворота он получил в банке несколько бумажек обесцененных ассигнаций — он чуть не слег. Стал молчаливым и мрачным.

Золото тети моей Саши спасло ее семью от голодной смерти. Весной 33-го, еле-еле переставляя опухшие ноги, отправилась она в не столь уж и далекую, но такую тяжелую дорогу — к ближайшему спецмагазину, где можно было получить кое-какие харчи. В таких магазинах ни муки, ни круп хлеборобам ни за какие деньги не продавали — только меняли на драгоценные металлы. Забрав до последнего зернышка урожай, отбирали за бесценок фамильное золото. Вернувшись домой, тетя Саша не успела даже кулеш деткам сварить, как была арестована «за нарушение трудовой дисциплины» и брошена в «холодную». Господь миловал — вскоре ее выпустили...

А золото моей мамы украли московские ворюги на Курском вокзале, когда наша семья возвращалась из Уссурийского края. В тяжелые военные и не более легкие послевоенные годы мама горько сокрушалась о пропаже. Быть может, те ее горькие воспоминания и способствовали тому, что я не стал русофилом. Кстати, и русофобом тоже. Как и каждый нормальный украинец, считаю, что русофобство — это шовинизм, а русофилия — идиотизм... Помню, когда немцы приближались к Харькову, где мы тогда жили, соседи успокаивали маму: «Не печальтесь, Юрьевна, вот придут немцы — венские булочки будут по довоенным ценам. Заживем, как в Николаевщину (до революции)». Из одиннадцати или двенадцати семей нашего дома только две, в том числе и наша, не ждали прихода немцев с надеждой «на венские булочки». Приписываемый украинскому народу массовый героизм во время Второй Мировой — фальшивый. На самом деле он, народ, проявлял героизм без особого энтузиазма. Слишком глубоки были раны, чтобы затянуться за такой короткий срок.

В последний раз был я на пасковском кладбище, где лежат мои предки, еще при Союзе — в Петровский пост 1991 года, когда решил пройти пешком, неся небесно-солнечное знамя, от могилы одного моего деда до могилы другого. Долго стоял я там, на покинутом кладбище, а перед глазами отдельными кадрами пробегали фрагменты маминых воспоминаний. И так жалко стало безвременно умерших родственников, вынесших, неизвестно за что, столько страданий, и маминого золота, а больше всего — счастья, которого не пришлось отведать моему народу в ХХ веке.