Тени забытых предков проявились в Трансильвании

Пять картин доселе малоизвестного нашей публике французского режиссера, при содействии компании «Артхауз Трафик» были привезены к нам Французским культурным центром по случаю в очередной раз наступившей в Украине «Французской весны».

Фильмы француза алжирского происхождения Тони Гатлифа (настоящее имя Мишель Дахмани), за исключением ленты «Странный чужестранец», были показаны в обратной хронологической последовательности. Что, к сожалению, усложняло журналистскую задачу — проследить за тем, как от фильма к фильму развивались те или иные темы, которые много лет подряд преследуют Гатлифа, став лейтмотивом его творчества.

Режиссера прежде всего заботит проблема человеческой свободы и того, в каких отношениях она находится, например, с любовью. Еще Тони Гатлиф, который в двенадцатилетнем возрасте сбежал из дома, а в четырнадцать лет нелегально прибыл в Европу, озабочен поиском своих изначальных корней. Герой «Изгнанников» вместе с подругой отправляется из Франции на родину режиссера, в Алжир, чтобы найти там дом отца. Из Парижа по направлению к Германии движутся персонажи картины «Я родился от аиста» — героиня, о чем она не раз говорит, родилась в Берлине. Кстати, склонные к путешествиям в поисках лучшей судьбы персонажи картин Гатлифа, обязательно ищут пару, без чего, по версии режиссера, не может быть полнокровного существования.

Понятие Родины у режиссера не ограничивается чисто географическими координатами, Гатлиф втягивает своих героев в стихию народной, аутентичной культуры. Попав в Трансильванию, героиня одноименной картины меняет не только европейский костюм на цыганское платье. Кажется, магия этой земли изменила ментальность девушки, заставив ее скитаться по чужой стране. Подобные метаморфозы происходят, прежде всего, под влиянием музыки — цыганской, балканской, арабской. К слову сказать, едва ли не все главные персонажи картин Гатлифа рождены от смешанных браков, на чем они непременно акцентируют внимание. Те же, в чьих жилах течет только французская кровь, подобно героям «Свинга» или «Странного чужестранца» втягиваются в цыганский быт и замышляют женитьбу на цыганке. Режиссер, чувствуя себя, что называется, гражданином мира, из фильма в фильм твердит напуганной засильем эмигрантов Европе, что подлинное объединение, подлинное преображение Старого Света может произойти только на территории культуры и, прежде всего, музыки.

Помимо зажигательных, как, собственно, и ностальгически звучащих по утраченному раю мелодий, которые до краев наполняют фильмы французского режиссера, его персонажей преображает еще и магия обряда, ритуала. Своих героинь Тони Гатлиф то купает в молоке, то вводит их в транс восточного ритуального танца, который, как и обряд очищения молоком, должен изгнать из человека злых духов. На «Трансильвании», благодаря приверженности автора картины стихии ритуальной народной культуры, вспоминаешь о наших «Тенях забытых предков». С параджановской лентой фильмы Гатлифа роднит еще и приверженность французского режиссера исследованию темных, иррациональных сторон человеческой души.

Голос инстинкта у героев Гатлифа, как, похоже, и у него самого, заглушает голос разума. Практически все персонажи его картин выглядят социальными маргиналами — они полностью выпадают из каких-либо правил игры, принятых в обществе, игнорируют законы, в том числе и криминальные, плюют на мораль и условности. Что, впрочем, не удивительно. В свое время этические, социальные и криминальные законы игнорировал сам Тони, у которого в юности из- за воровства были нелады с законом и, естественно, с полицией. Теперь свой богатый жизненный опыт режиссер использует для сочинения «настоящих историй», которые он в свое время излагал в пьесах, а теперь рассказывает с помощью кинокамеры.

Идеальную территорию для «настоящих историй» режиссер обнаружил в Румынии. До того как туда в поисках любимого (естественно, музыканта) отправится героиня «Трансильвании», найти в Румынии певицу, которую любил слушать его отец, попытался герой «Странного чужестранца». Оказавшись среди цыган, он обрел здесь то, чего не нашел в родной Франции — настоящую мужскую дружбу и, конечно же, любовь. Любопытно, что Ромен Дюрис, который кроме «Странного чужестранца» исполнил главные роли еще в двух картинах режиссера, попав в Румынию, повторил внутренний сюжет жизни своего героя. Влюбившись в цыганку, актер не хотел возвращаться в «пресную, бесчувственную» Францию. Париж, после жизни в цыганском таборе, представлялся ему «искусственным, напыщенным, ханжеским».

Настоящее, простота, безыскусность, правда — эти понятия лежат в основе всякого творческого начинания Гатлифа. Востребованную обостренно реагирующей на фальшь душой режиссера подлинность бытия, без которой невозможно обрести любовь и свободу, он находит прежде всего в музыке. И естественно, в обжигаемой душу страстной любви, как она понимается такими горячими, такими жадными даже до низких и болезненных проявлений жизни натурами, как Тони Гатлиф. О том, что боль и ужас человек переживает уже на пороге этого мира, режиссер показал в «Трансильвании» — акт рождения, которое по недоумию отмечается нами как самый радостный, самый праздничный день жизни, здесь представлен со всей своей неприглядностью.

Героиня этой картины комфортной, сытой жизни во Франции предпочла почти первобытное существование в Румынии, куда приехала в поисках любимого — румынского музыканта, который внезапно исчез из Франции. Когда оказалось, что тот просто удрал от нее на родину, девушка совсем обезумела. Скитаясь в цыганской одежде по чужой стране, она встретила скупщика старинной мебели, музыкальных инструментов и золота, который в конце концов оказался ее судьбой. Проводя на колесах всю свою жизнь, коммерсант вовлек в утомительные путешествия красивую, забеременевшую от румынского скрипача, француженку.

Родила, она, как это вытекает из всей логики развития сюжета, в старом автомобиле, остановленном по случаю прихода в мир еще одной обреченной на страдания души, посреди заснеженного румынского поля. Единственное, что в логику сюжета не вписывается, так это финал в духе хэппи-энда. Герой, приревновавший молодую мать к ребенку, к тому времени пристроенную в доме сердобольных крестьян, пускается в пьяный кураж (чтобы заглушить душевную боль, он разбивает на собственной голове пустые бутылки). В какой-то момент загулявший скупщик антиквариата оказывается в баре даже где-то в украинских Карпатах, где слушает «Червону руту» и покупает за $10 плюшевого мишку. С этим мишкой он и появляется перед счастливой роженицей, на чем фильм благополучно завершается.

Кажется, чувство правды в этот момент изменило режиссеру — у земной любви счастливых финалов не бывает. Если не умирает сама любовь, то смерть разлучает влюбленных. Счастливый финал, как и другие безоблачные окончания придуманных Тони Гатлифом историй, логично было бы воспринять как начало новых земных мытарств героев, от которых их может избавить, если следовать логике трагедии, только смерть. Однако на трагедию режиссер пока не тянет, приверженность правде всякий раз изменяет ему, когда нужно завершать сюжет. Оптимизм, надежда, так и неискорененная за столь сложную жизнь наивная вера в возможность обретения любви и свободы, очевидно, входят в химический состав цыганской крови (режиссер является наполовину цыганом, что определяет темы, музыку, настроения, темперамент его картин).

Герои Гатлифа ищут свободу в музыке и любви, но становятся их пленниками. Душа героини «Трансильвании», воспарив от любви и прилетев в чужую далекую страну, будет изранена изменой возлюбленного и забьется в кровавых потрохах всепожирающей страсти. Веснушчатый подросток из «Свинга», который сначала влюбился в цыганскую гитару, а потом в черноглазую дочку музыканта-виртуоза, который обучает его музыке не по нотам, а по звучанию сердца, испытает боль от смерти учителя, а вскоре и от разлуки с девушкой.

Констатируя трагизм жизни, Гатлиф, подобно большинству людей и вопреки здравому смыслу, продолжает надеяться и верить в обретение свободы и земного счастья, даже если иллюзорные надежды каждый раз больно разбиваются о голову, подобно пивным бутылкам, которые крушит о свою башку герой «Трансильвании». Трудно поверить, что хлебнувший горюшка почти за шестидесятилетнюю жизнь режиссер, актер, музыкант остается таким наивным. Похоже, что счастливых финалов требует от него публика и, соответственно, продюсеры. Что лишний раз свидетельствует о том, что поиск свободы в трехмерном пространстве жизни в этой юдоли печали, как бы мы эту жизнь не воспевали, никогда не увенчается успехом. Возможно, об этом и снимет свой следующий фильм, обладающий недюжинным талантом и чутьем на правду, французский режиссер Тони Гатлиф.