В ожидании на взлетной полосе

«Только не будем о Фрейде, ладно?» — оговоривается Мэри в ходе своих детских воспоминаний. О том, как сложно строились взаимоотношения с отцом: «неплохим врачом, но жестким человеком», державшем в постоянном страхе даже меньшего «брата» Мэри, кота Стракошу. Для героини же — это «страх быть обнаруженной, уличенной в том, что хочешь быть самой собой, а не отражением чужих фантазий»: в общем, отцовского понимания «добра» для дочери.

Возможно, Мэри и права: измышления деда психоаналитически к обстоятельствам взрослой мериной жизни и вправду отношения не имеют. Вероятно, ни при чем и то, что принято называть особенностями женской психологии. Хотя ведь вроде как и странно — вместо чего-нибудь сакраментального в духе «Ваня, я ваша навеки!» бескомпромиссно отрезать: «Все кончено. Я выхожу замуж!» — человеку, которого будет героиня любить, наверное, всегда. Но Мэри нужен крепкий семейный «тыл» и поддержка. Как нуждается в этом самом тылу, наверное, большинство землян. Так уж воспитывались тысячелетиями, причем здесь «мужское» и женское»?

А Герман… Он не большинство. И бог его знает, что ему, мятежному, от жизни надо: эдакое элегантное, приватное воздушно-транспортное средство, которое гордо кружит в облаках, время от времени и очень выборочно приземляется на чужие взлетные полосы — исключительно для дозаправки. Они, эти полосы, — многочисленные женщины, зачастую попадающиеся на излюбленном героем коктебельском курорте. В «порту приписки», то есть в доме любимой Мэри, Герман лишь изредка гостит: опасения стать здесь на прикол — ах, этот извечный поиск своей степени свободы! — слегка «попахивают» даже некой параноидальностью. В общем, как сказал как-то изданию «Книжник- ревю» человек, придумавший историю Генриха и Мэри, сумчанин Евгений Положий, между общественным (семья, дети, Мэри) и молодеческим Герман делает третий выбор — в себя. «Поступив жестоко (viva «Собака на сене»! — а не разлучить ли нам любимую с ее благоверным, раз уж у нас так, как хотела Мэри, быть вместе не вышло? — Авт. ), пережив страдания, он возвращается к своей сути».

Незамысловатый, казалось бы, сюжет, простой, нарративный стиль. Даже прием коллажа — главки-рассказы героев о самих себе, обозначенные исключительно их именами и цифрой года, к которым события относятся (Генрих-02, Мэри- 04, и все это — в календарном беспорядке), перемеженные то ли раздумьями, то ли сновидениями — вполне спокойно вписываются в раскладывающееся «полотно» повествования. Хотя, в общем-то, коллажное искусство, как помнится, в этом и состоит — нарезать из журналов (газет, судьбы человека, и т. д. — суть не меняется) яркие кусочки и создать нечто, законченное по смыслу. Но это так, отступление.

А за упомянутую нарративность — особое спасибо. То ли отдельных украинских авторов сегодня (из тех немногих, правда, кому выпала честь быть выпущенным в свет, хотя это — совсем другая история) частенько охватывает боязнь показаться неоригинальным на фоне изданной до них килограммов и томов литературы… Однако страсть к лепке закрученных словесных конструкций, гордо именующихся впоследствии «меткими метафорами», нередко имеет место: первой из них — дивишься, но «проглатываешь», после десятой — жалеешь тех, кто проглатывает, не дивясь.

Положиевский Герман — это хорошо отточенное остроумие. Правда, постоянно возникает искушение прилепить к образу эдакий жизненный лозунг — «Печаль моя светла». Но так бывает — с теми, кто в свое время перечитал «не той» литературы: недаром и происходящая в романе «замена описания природы, быта, внешности героя и его близких на практическое перечисление образов той субкультуры, в которой он жил и живет». Если в книге — это возможность дать характеристику, то в реальной жизни все то, что читает и слушает Герман, — практически диагноз. Имя ему — «неприспособленность»: неслучайны и «идеологические» расхождения в спорах по поводу метафорического восприятия образов самолета и аэропорта. По версии Мэри, это то, что необходимо каждому, «это — четкая система взаимоотношений, регламентированный порядок, расписание движений и рейсов, умно и тонко организованная система, на которой основан весь мир, в которой человек ощущает себя в безопасности и может приносить пользу себе и обществу. Это как семья, которая нужна, чтоб не умереть от одиночества, каждому человеку». В варианте Германа, в аэропорту самое важное — взлетно-посадочная полоса и возможность захватить самолет. В общем, главные злодеи во всех историях взаимоотношений «иня» с «янем» — количество прочитанной литературы и впечатлительность одного из партнеров.

Автора у книги два — уже упоминавшийся Евгений Положий и помогавший ему Макс Бондоренко. И начала тоже два — с обеих концов книги. Написанной сразу на двух языках. Пояснение простое: так главному редактору сумской газеты «Панорама» живется и думается. Говорит на русском, сны, по его словам, видит на украинском. Поэтому часть книги родилась на одном языке, вторая на другом, хотя обе они — первые, и для того, чтобы постичь смысл, следует прочитать обе. Правда, неважно с какого конца начинать: и русская, и украинская части — главные. Ведь события, как говорилось, перетасованы с таким мастерством, что временные сбивки совершенно не мешают создавать представление. Ну, а Макс Бондоренко — это все тот же Евгений Положий: такой вот дуализм.

Одно «фэ» хорошей книге все же хочется высказать: по поводу многочисленных пояснительных сносок. Если новый читатель снял ее с магазинной полки и заплатил деньги, значит — сведующие люди посоветовали. Что, в свою очередь, означает: этому новому читателю не следует объяснять, кто такие — эти перечисленные в книге образы. В ином случае друзья посоветовали бы иное — взять новое творение какого-нибудь Деревянко в практично-мягкой обложке. Может, не Положий виноват, а издательство «Университетская книга»... Почему тогда — хочется спросить, Фрэнку Заппе сноска не полагается, а «Роллинг Стоунз», фенечкам, братьям Стругацким, Камю и «косяку» — так пожалуйста?