Долги, которые мы не отдаем

Палата клиники микрохирургии глаза — место большой скорби и большой — иногда последней — надежды. На врача здесь смотрят, как на Господа Бога, потому что требуют от него чуда, чуда возвращения зрения, которое действительно случается на операционном столе. А до операций палата больных живет напряженным драматическим ожиданием, одинаковым для всех. Поэтому здесь быстро формируется тесное сообщество, где все сочувствуют друг другу, и где каждый знает о жизни своих случайных товарищей не только самое важное, но и самое ужасное, даже тогда, когда ничего не было сказано.

У окна лежала пожилая женщина, маленькая, худая, с большими и грубыми от работы руками, в старом фланелевом халатике. Она с нетерпением считала дни до операции, потому что почти совсем не видела, только чуть-чуть отличала темноту от света. Была молчаливой, никогда не улыбалась, редко участвовала в общих разговорах. Когда кто-то угощал ее домашними лакомствами, как это было принято, категорически и строго отказывалась. О себе ничего не рассказывала, только однажды при случае сказала: «Я — богатая женщина — у меня пятеро детей и двенадцать взрослых внуков, красивых и образованных». В палате на мгновение стало очень тихо — мы все считали, что у нее нет близких людей, ведь за немалый срок у женщины не было ни одного посетителя. Никто не посидел с нею накануне сложной операции, никто взволнованно не ожидал под дверью операционной, не дежурил у кровати в первые тяжелые часы после наркоза. Через несколько дней, однако, в палату зашел хорошо одетый старый господин, который оказался, к нашему удивлению, мужем женщины под окном. Он очень спешил, поэтому присел на край кровати, весело поболтал пять минут — сам с собой — и пошел прочь. Одна из нас не удержалась. Она вышла вслед за господином, в коридоре схватила его за полу и категоричным тоном объяснила, где можно купить все, что необходимо больной в такой ситуации. Господин сдался, и вскоре наша соседка имела, наконец, надлежащую передачу.

Когда сняли послеоперационную повязку, оказалось, что зрение не улучшилось. Повернувшись к окну, к свету, женщина тихо, сама себе, сказала: «Вот теперь я пропала...». Больше мы не услышали от нее ни единого звука.

Таисия Григорьевна приехала в клинику из Мелитополя. Это было храбрым отчаянным поступком, на который мало кто отважился бы. Дело, видите ли, в том, что эта 63-летняя женщина уже четыре года как окончательно потеряла зрение. Четыре длинных года она жила одна в своей квартире и надеялась, что кто-то из родственников согласится отвезти ее в Киев, в Центр микрохирургии глаза. Поняв, наконец, что ждать придется долго, едва ли не до самой смерти, в отчаянии и в надежде, решила ехать сама. Разве это возможно? «А люди до Киева доведут», — весело и гордо говорит Тася. Сосед по дому отвез ее на вокзал, взял билет и посадил в вагон; в дороге слепую путешественницу опекал проводник; еще кто-то провел ее к киевскому трамваю. Так Тасю передавали из одних в другие добрые руки, пока она не оказалась на пороге больницы. Вскоре одна из тех киевлянок, которые помогали Тасе добираться к Центру, пришла ее навестить, принесла свежие пироги, оставила телефон.

В свое время мы узнали, что у Таси есть двое «сынков», один живет где-то в России, второй — в Севастополе; имеет она и взрослых внуков, а также родных сестер, которые живут в Мелитополе; все родственники — зрячие и здоровые люди. Когда я выписывалась, Таисию Григорьевну еще не оперировали. Произойдет ли на этот раз чудо?

Одной из пациенток было всего 8 лет. Ее привезли после несчастного случая, врачи побаивались, что ребенок потеряет зрение навсегда. Тяжело было смотреть на огорченных, убитых горем родителей, бабушку, деда. Чего бы они ни сделали, чтобы только помочь! После сложной и длительной операции родные ни днем, ни ночью не отходили от кровати девочки, свято выполняли каждое ее пожелание и каждое слово врача. А какая была радость, когда оказалось, что зрение спасено! Радовались и мы, пациенты, когда два больших синих глаза впервые внимательно посмотрели вокруг себя.

Мои мысли, однако, почему-то перенеслись в будущее этого семейства. Что произойдет, скажем, лет через 30, если в больнице окажется кто-то из родителей девочки, тогда уже зрелой, обремененной многочисленными важными делами женщины? Найдет ли она время, чтобы забежать в больницу? Может Тася или та женщина у окна — это только печальные единичные исключения?