Истерия бессознательного

Недавно в театре Ивана Франко отшумела премьера — спектакль по пьесе «Истерия» модного британского драматурга Терри Джонсона. Пьеса (премьера состоялась в Лондоне в 1993 году) содержит так много цитат из произведений известного ученого Зигмунда Фрейда, что весь спектакль является чем-то наподобие сценического сеанса психоанализа. Поставил «Истерию» на сцене театра Ивана Франко известный на Западе режиссер и актер Григорий Гладий, выходец из Украины. Нисколько не претендуя на профессиональный анализ премьеры, позволю себе высказать несколько мыслей по поводу, прежде всего, избранной театром пьесы Джонсона.

Начну с того, что пьеса, главным героем которой является известный австрийский ученый Зигмунд Фрейд, написана исключительно для западной публики, для общества, которое в течение многих десятилетий находилось под почти маниакальным влиянием теорий Фрейда. В Европе и особенно в США регулярные визиты к «своему» психоаналитику превратились в неотъемлемую составляющую жизни едва ли не каждого интеллигента. (Напомню, что при советской власти произведения Фрейда не переводились и были исключены из широкого обращения, а психоанализ считался вредной псевдонаукой.) Сегодня время пика фрейдизма позади, волна увлечения психоанализом заметно спала; на сцену вышли другие теории и кумиры.

Поэтому неудивительно, что простой украинский зритель не имеет, как правило, персонального опыта психоанализа, без чего сложно оценить постановку «Истерии», которая материализует на сцене бред сознания (или бессознательного, или подсознания) героев, широко используя профессиональную терминологию Фрейда. Не может наш зритель должным образом оценить и интригу финала пьесы, где рассказывается о том, как великий Фрейд из аналитика, ученого, почти Бога превращается в «подопытного кролика» и демонстрирует до сих пор скрытые истерические фантазии своей собственной психики.

Но дело не только в этом. Пьеса немало удивляет своим легким жанром в сочетании с вот каким историческим фоном: 1938 год, войска Третьего рейха оккупировали Вену, где в течение почти полувека живет и работает Фрейд. Он еврей и «присоединение» Австрии к Германии угрожает его жизни. Кроме того, Фрейд смертельно болен — у него рак челюсти. Благодаря энергичным усилиям мировой интеллигенции (греческой принцессы Марии Бонапарт, посла США во Франции, Стефана Цвейга и др.) Фрейд с дочерями получил разрешение на выезд в Лондон, где через год умер. Четыре его больные и старые сестры, которых не сумели вывезти из Вены, были расстреляны в концлагере. Общая атмосфера того времени — война, оккупация, утрата близких, смертельная болезнь, конец всего. Фрейд держится только благодаря уколам морфия и пишет свою последнюю книгу «Моисей и монотеизм», где представляет, как результат психоанализа текстов Библии, Моисея... египетским аристократом, разрушая тем самым основополагающий иудейский «миф».

И чтобы вы думали, уважаемый читатель? Именно из этих реалий драматург Терри Джонсон делает... комедию (!). И даже не комедию, а чистый, со всеми классическими чертами водевиль — путаницу нелепостей, переодеваний, музыки, танцев, в общем, бесконечное «валяние дурака», в том числе и смертельно больным главным героем. Не знаю, как кому, а мне кажется, что человеческая трагедия не может быть поводом для любой, даже блестящей комедии. Ни при каких обстоятельствах нельзя смеяться над смертью, над горем, делать из них посмешище. Когда-то и жанра такого не было, а теперь получается — «все дозволено». Возможно, это старомодно, однако убеждена, что смерть — это субъект исключительно трагедии, а не водевиля.

Оставим, впрочем, пьесу и ее постановку, которая в лучших своих проявлениях напоминала своей непостижимой бессмыслицей фантасмагории Босха, и посмотрим на актеров. Здесь в который раз можно сказать то же самое — театр Ивана Франко имеет труппу фактически неограниченных возможностей. Это касается как старшего поколения (Богдан Ступка, Александр Заднипровский), так и молодых. Какая тонкая, какая разнообразная игра! Каждый из актеров может все — они такие пластичные, красивые, раскрепощенные, певучие, музыкальные (к сожалению, фонограммы нивелируют ту музыкальность и голосистость, которые в прошлом этот театр всегда с успехом подчеркивал). Один из лучших моментов спектакля — короткая, слишком короткая фраза из «Травиаты», которую так легко и грациозно спел Богдан Ступка. А какой широкий диапазон, какой гибкий тембр разговорного голоса, например у Полины Лазовой (Джессика)! Она, очевидно, многое может, но не имела на то сценического времени — ей постоянно нужно было висеть на стремянке (какой-то психоаналитический символ). Очень понравилась сцена первого появления Сальвадора Дали (Остап Ступка) в лондонской квартире Фрейда. (Кстати, многие считают, что сцена является милой выдумкой Терри Джонсона, но это не так — встреча действительно имела место.) Это было театральное действо высокой пробы — предельно правдивое и предельно комичное, раскованное и не лишенное грации благодаря блестящей игре героев — врача Иегуди (Александр Заднипровский), Фрейда (Богдан Ступка) и фантастического Сальвадора Дали (Остап Ступка). К превеликому сожалению, в дальнейшем развитии событий несравненный Дали тоже растворился в кордебалете между стремянок. Сцена навеяла ностальгическое воспоминание о старом театре Ивана Франко, спектакли которого основывались преимущественно (на 99%) на игре актеров, а не на технических эффектах.

Зигмунд Фрейд прилагал свои теории не только к отдельным личностям, но также к обществу в целом, поставив ему диагноз устойчивого расстройства коллективной психики. Под эту фрейдовскую диагностику безусловно подпадает и современное украинское общество, где противоречия между «хочу» и «должен» достигли, кажется, апогея. Многие высокие лица страдают также Эдиповым комплексом — у них было «ненормальное детство» (скажем, членство в КПСС) и они никак не могут вытеснить из своего «бессознательного» извращения прежней власти. А разве мало у нас — в политике, в бизнесе, в искусстве — истерии чистой воды? Вот бы кто-то написал и поставил пьесу о жестком противостоянии долга и самоудовлетворения и о вытеснении многими нашими «героями» всех запретов куда-то в бессознательное. А как любит публика малейший намек на день сегодняшний, на его «героев»!