Нам некогда быть вежливыми

Я живу в 18-этажном здании, где, как везде, существуют проблемы с лифтом — его приходится долго ждать. Поднялась бы пешком — мне невысоко — но лестница у нас совсем непроходимая, непригодная для использования. Вы, конечно же, понимаете, в чем дело — молодое поколение нашего дома применяет лестничную клетку как удобный, всегда доступный туалет и одновременно как материальный носитель изобразительного и литературного искусства. Зайдя в квартиру после прогулки по этой «галерее», не знаешь, как и чем себя очистить и проветрить. Поэтому, как правило, покорно стоишь, как на перроне, и поджидаешь лифт, который ходит без расписания.

Так что, есть время понаблюдать за социальными обычаями соседей. Большинство из них живет здесь много лет и постоянно сталкивается во дворе, у лифта, или, когда он не работает, на той самой «галерейной» лестнице. Несмотря на это, здороваться у нас не принято. Скажем, заходит утром джентльмен в лифт, где встречает нескольких соседей, и даже не кивнет головой; его отстраненный взгляд немедленно углубляется куда-то в лифтовый горизонт, выше голов спутников. Если же какой-то оригинал поздоровается, то в ответ услышит только замкнутое молчание.

Не принято у нас также ожидать в лифте других пассажиров, — даже одну секунду. Кое-кто имеет здесь, подозреваю, чисто спортивный азарт. Заходишь в подъезд за чьей-то спиной, между вами расстояние всего какой-то метр. Спина, однако, успевает единолично вскочить в лифт, молниеносно нажать кнопку и победоносно стартовать. При условии, конечно, что тебе не удастся ловко вставить ногу в челюсти лифта. Если посчастливилось, и ты оказываешься в кабине вместе с «беглецом», на извинение не рассчитывай — тебя встречает тот самый холодный отчужденный взгляд. С некоторыми признаками досады, причиненной твоей дерзкой назойливостью, нарушением приватности его персоны.

Вспоминаю, как я впервые побывала в командировке в Германии, где-то под Франкфуртом-на-Майне. Приехала ночью, но встала раненько и пошла на прогулку — очень хотелось увидеть, в каком таком месте оказалась. Выяснилось, что оказалась я в обычном пригороде большого города, застроенном стандартными двухэтажными коттеджами; было морозно, холодно, серо. Мимо дома, в котором я остановилась, спешили на электричку люди; они появлялись мне навстречу из-за стены тумана, как привидения. И каждое привидение — пожилые herren, молоденькие damen — приветствовали меня своим «Guten morgen!». До сих пор неприятно вспоминать, как не ответила на первое «Доброе утро» — не могла и подумать, что оно адресовано мне.

Вспоминаю также, как впервые ехала из Франкфурта в той самой электричке. Было уже поздно, почти ночь и совсем темно; кроме меня в вагоне был всего один пассажир — пожилая фрау, сидевшая в другом конце вагона. На моей остановке поезд стоял какие-то секунды, выскакивать нужно было стремглав, а тут оказалось, что я — жалкая провинциалка — не могу справиться с немецкой дверью, ее открыть. Обратиться к спутнице я не осмеливалась, да и времени не было. К счастью, эта немолодая толстая женщина сама догадалась и, хромая (у нее было что-то с ногой) и задыхаясь, прибежала меня выпустить, меня спасти (у меня не было тогда ни одного пфеннига на обратную электричку, и страшно было ночью странствовать).

Можно возразить, что у немцев все это просто обычай, автоматизм. Но мне этот автоматизм нравится значительно больше, чем устойчивая привычка не здороваться с соседями по дому или удирать от них в лифте. В подобных случаях, а их потом было немало, в голову приходят весьма банальные мысли — вспоминаю знаменитое «в капиталистическом мире человек человеку — волк» или «прожившую и лицемерную западную цивилизацию» или «избыточное материальное благополучие, убивающее духовность».

Склонна подозревать, что существует детерминированная связь между состоянием лестничной клетки в нашем доме и взаимовежливостью его обитателей. Не знаю только, что является здесь первичным, а что производным — наше бытие или наша сознательность.