Нелегкая проблема выбора

Джонатан Свифт описал одно далекое королевство, постоянно раздираемое усобицами. В нем непримиримо враждовали две придворные партии. К одной принадлежала каста, стоящая за короля, за традиционные порядки; к другой — желающие обновления власти, те, кто поддерживал молодого наследника. Но это было только внешним предлогом, для отвода глаз, — в действительности их разделяли фундаментальные и бескомпромиссные идеологические расхождения. Одна партия принадлежала к старинному ордену приверженцев высоких каблуков, а другая — неистово исповедовала низкие каблуки (к ним принадлежала также фракция «бескаблучников»).

Впервые оказавшись при дворе, каждый мог легко разобраться, кто есть кто, ведь одна часть высшего общества величественно ходила по залам почти на цыпочках — в обуви на предельно высоких каблуках; а все остальные — свободно, ловко скользили по паркету, имея низкие удобные каблуки. Когда в зал входил неизвестный, все присутствующие в первую очередь смотрели на его ноги, на каблуки, а потом, или радостно приветствовали новоприбывшего, или же презрительно отворачивались от него. В темноте, на покрытой грязью дороге, на маскараде или в бане было, впрочем, весьма сложно распознать своих. Случалось, что люди принимали незнакомца за своего, целый вечер вели с ним задушевные беседы, а потом замечали под плащом не тот каблук. Это считалось смертельным оскорблением для обеих сторон.

В результате постоянных придворных интриг и комбинаций (в той стране это называли словом «политика») к власти приходила то одна партия, то другая. Смена правящих каблуков происходила иногда так часто, что озадаченные придворные не успевали менять обувь, в связи с чем теряли тепленькие синекуры (там употребляли слово «должность»). В конечном счете, был найден гениальный выход — лояльные ко всем граждане носили специальную обувь, у которой левый каблук был очень высоким, а правого не было совсем. Конечно, были производственные травмы — переломы ног, но они обходились дешевле, чем ежедневная замена обуви или снятие с должности. (Как видим, придворная жизнь не такая уж и безоблачная, как это кажется снизу.)

Надо ли объяснять, что каждая партия пыталась перетянуть на свою сторону народ той страны. Днем и ночью на каждом углу города стояли глашатаи и изо всей силы, до хрипоты расхваливали низкие или высокие каблуки. Городские лавочники торговали исключительно каблуками (даже в хлебных магазинах), а также демонстрировали, как можно в домашних условиях заменить каблук «на противоположный». Между лавочниками нередко возникали «идеологические споры» и тогда каблуки служили удобными метательными снарядами. Расцвел неслыханный ранее вид искусства — «подкаблучный». В форме каблуков различных конфигураций возводили здания, выпускали посуду, унитазы, серьги; их носили, как розетки, на лацканах сюртуков. Гербы с изображением каблуков печатались на бесконечных рулонах туалетной бумаги. (В королевстве она называлась словом «газета». Ведь там две основные технологические стадии использования бумаги поменялись местами: сначала для туалета, а потом уже — для газеты.) Каждая партия щедро поддерживала новые художественные направления.

А что же народ той страны? К партии каких каблуков он склонялся? Вопрос звучал тем более актуально, что каждого «простого человека» было обеспечено, обращаем ваше внимание, — абсолютно бесплатно, таким количеством каблуков, что их хватило бы, чтоб подковать целую армию. Живи — не хочу! Общеизвестно, однако, что народу, как не усердствуй, угодить тяжело. Ты ему роскошный набор каблуков, а он вопит: «Хлеба!» Проблему выбора широкими слоями тех или иных каблуков усложняло еще одно обстоятельство, которого во время политического противостояния не замечали ни высоко- ни низкокаблучники. Народ, видите ли, ходил босиком.