Оборотни

Древние верили, что мир полон оборотней, подчас ужасных и опасных, иной раз смешных. Посмотришь раз — красивое ясное лицо, не успеешь и глазом повести — перед тобой уже совсем другое лицо, а может и вовсе не лицо. На кое-кого стоило только слегка подуть, чтобы проявилась неожиданная и вовсе отличная от видимой сущность. Были и такие, кто находился в состоянии трансмутации постоянно — в зависимости от обстоятельств, которыми — обстоятельствами — всегда и всецело определялась их очередная «ипостась». Подобные явления не могли, конечно, исчезнуть без следа за каких-нибудь несколько тысяч лет писанной истории человечества, кое-что досталось в наследство и нам. Ведь у любого из нас имеется опыт общения с людьми, меняющими маски в зависимости от различных факторов, в частности, от того, с кем разговаривают.

Как бы ни было печально, но даже общение с духовными лицами не гарантирует цельности их внешнего образа. Берешь интервью, скажем, у игумена либо епископа — тихая речь, ласковые оттенки голоса, подчеркнутое внимание, сановитость и одновременно подчеркнутое внимание к собеседнику. И вот по какому-то делу заходит в комнату келейник или кто-то ниже саном. Мой собеседник обращается к нему с одним-двумя словами. Но как меняется вся внешность владыки! Какие жесткие, порою грубые ноты звучат в его мгновение назад тихом голосе! Куда девалась изысканность лексики! Замечаешь, как боится его послушник! Подозреваешь, что только присутствие постороннего удерживает архиерея от худшего. Потом двери закрываются — пастырь добрый находит свою на миг снятую маску и возвращается к тихому разговору, к высоким словам. С многих икон вокруг смотрят на нас глаза Божьей Матери.

Бернард Шоу описал нам два образца истинно джентльменского поведения. Его профессор Хиггинс разговаривает с герцогинями не более уважительно, чем с бедными девушками, торгующими на улице цветами. А полковник Пиккериг с последней судомойкой обходится так же почтительно, как с высокой герцогиней. Тут дело вкуса или изысканности. Но не подобострастного лицемерия.

Чем известнее человек, тем увлекательнее зрелище его неожиданных превращений. Казалось бы, «неожиданных», потому что для них всегда находятся весьма уважительные причины; чаще всего большие деньги или закулисная политика. Вспомним, например, московского телекумира, много лет не сходящего также с украинских экранов и называющего себя — с детской простотой и откровенностью — телезвездой. Еще совсем недавно сей господин служил для многих из нас олицетворением рыцаря демократии и защитника справедливости, бесстрашным и бескорыстным рупором правды. Со временем маскарадное забрало рыцаря сдвинулось в сторону, а из «рупора правды» прогремели, с детской простотой и откровенностью, кровожадные призывы к победе в Чечне — «Мы за ценой не постоим!». В одной из последних передач г-н Доренко «оборатился» окончательно — со вкусом, одобрением и удовольствием, с привлекательной улыбкой телезвезды — он спокойно рассказал телезрителям о том, как бравые русские солдаты, взяв в плен чеченцев, «укладывают их тут же». То есть — невзирая на конец ХХ века, на все международные конвенции о военнопленных — расстреливают их без суда и следствия прямо на поле боя. Жутко было видеть на экране лицо оборотня, еще хуже — представлять себе то, что в действительности делается сейчас в Чечне, и уж совсем страшно было думать о душах, которые формируются подобными «рыцарями без страха и упрека».

Лучше о Сергее Доренко расскажет Николай Гоголь: «Уже он протанцовал наславу козачка и уже успел насмешить обступившую его толпу. Когда же есаул поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился в сторону, вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы посинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб и стал казак старик. «Это он! Это он! Колдун показался снова!» — кричали матери, хватая на руки детей своих».

Так вот и живем, словно на маскараде: даже если нам встретится действительно честный, искренний, привлекательный человек — все равно норовим сорвать с него несуществующую маску.