Праведные женишковцы

НИ ВСТРЕТИТЬСЯ, НИ ПЕРЕКЛИКНУТЬСЯ

«Благодарность к каждому, кто меня спасал, останется в моем сердце до последней минуты жизни», — говорит, подбирая нужные слова, 66-летний Иосиф Шалита. Он уже знает, что в Иерусалиме неподалеку от Стены плача растут под палящим солнцем пустыни именные деревья. Каждое олицетворяет Праведника мира. Сколько же кипарисов и пальм должно быть посажено, чтобы увековечить память о тех, кто спасал одного только Йосю! «Это должен быть густой лес», — убежден И.Шалита.

...В тот знойный августовский день мама Хана отправила Йосю за молоком к Харкавой Матрене Степановне. В те минуты, когда православная крестьянка доила корову, вооруженные полицаи схватили Хану, ее мужа Моисея, самую младшую Йосину сестру Женю и повезли в Виньковец, в райцентр. «Услышав об этом от людей, Матрена не отпускала меня домой целые сутки, приказала сидеть в кукурузе на своем огороде. Приносила еду и требовала, чтобы никому на глаза не показывался. Старшая сестра Фаня, когда за семьей пришли, выпрыгнула из избы через окно, но вскоре ее поймали и расстреляли вместе с родителями в Виньковцах. О второй моей сестре Марии я ничего не знал вплоть до окончания оккупации — война застала ее в Хмельницком, где она училась...».

Но где же она, труженица Матрена, которая не могла смириться с тем, что людей убивают только за то, что они имеют своего Бога? Разве кузнец, который каждый утро раздувал горн, орудовал молотом в колхозной кузнице, виноват, что он — Моисей, а его жена — Хана? Кому и что был должен десятилетний Йося?.. Вероятно, искала и все-таки находила своим умом ответы на бессмысленные вопросы Матрена, для которой была доступна лишь одна книга — Библия.

Уже ни встретиться, ни перекликнуться ему, Иосифу, со старой Матреной...

«ЧУЖАЯ» ВЕРА

Где же он, тот десятилетний чернявый Йося? Сидит и дрожит в кукурузе, посеянной и ухоженной натруженными Матрениными руками. В эти же минуты мучается, ищет ответы на свои вопросы отец Николай, женишковецкий священник... Похоже, что на склоне лет Иосиф Шалита, вспоминая о своем пребывании среди людей и волков, и сам пытается объяснить для себя все, что с ним произошло. Говорит об отце Николае, который согревал и кормил его. И делает вывод: «Благодаря батюшке крестьяне спасали меня. Он напоминал людям о Божьих заповедях. А также учителя меня спасали — Ермалович Нина Ивановна, Мельник Павел Епифанович и его жена Надежда, Котлинский и Богуцкая, Подвальный Яков Михайлович...».

Господи, какие же удивительные, непостижимые повороты событий и судеб, какие повторения через века и годы происходят под высоким небом! За пять лет до того, как священнику пришлось напоминать людям о вечных истинах, сельские активисты здесь же, в Женишковцах, сбросили на грешную землю крест с церкви, где служил отец Николай. Это уже было второе падение храма. О первом вспоминает неизвестный летописец: «Ныне существующий в Женишковцах храм построен в 1764 году взамен прежнего, сгоревшего в том же году, и освящен в честь Вознесения Господнего».

«Возлюби ближнего...» — доносится из православных, лютеранских, иудейских, католических и мусульманских храмов.

ТАМ, ЗА СЕЛОМ

Старый Иосиф идет тихой женишковецкой улицей. Туда, куда десятилетний Йося ушел до рассвета из кукурузы, посаженной Матреной Харкавой. В лес, в поле, где уже новые скирды. Там лето медленно катилось в осень, а осень, словно в вечность, тянулась в холодную зиму, которую, казалось, не перезимовать, наконец — в весну... Там ему пришлось прятаться в скирдах, на кладбище, в лесу, где любая тень представлялась полицаем с собакой. Длинные-предлинные были те дни и ночи. Голод, холод и одиночество гнали его с мест более безопасных в село. Там ему помогали: кто куском хлеба, кто миской борща, кто фуфайкой, позволяли помыться в бане, согреть замерзшие руки и ноги, а то и заночевать в сарае.

«В июне сорок третьего меня схватили и отвезли в Виньковец в гетто, где было человек триста. Гетто охраняли полицаи с овчарками. В августе начали методически расстреливать людей...». Ему же суждено было жить, продолжать почти голое родословное дерево: «Когда все спали, мне удалось залезть на чердак, где я разобрал на краю крыши черепицу, оглянулся кругом, прыгнул и побежал к Женишковцы», к своим спасителям...

ЖЕНИШКОВЕЦКИЙ МАССИВ

К лесу, который растет в далеком Иерусалиме, все-таки добавится женишковецкий массив. Маленькие саженцы выстоят под палящим солнцем пустыни. В тени «старших», то есть ранее посаженных деревьев. Будет в этом факте определенный и понятный Иосифу символ из его жизни в Женишковцах. Среди людей, которые спасли парня от волков. Их, людей, которые спасали его, много, благодарная память о них не дает ему покоя, он считает себя обязанным назвать всех поименно.

А они, спасая мальчишку, и не помышляли о какой-либо будущей благодарности. Спасали свои души. А уже тогда, когда быть человеком стало таким же естественным качеством, как способность дышать, они не выставляли напоказ свои «подвиги в годы Великой Отечественной войны», ничего и ни от кого за это не требовали.

И нелюдей Иосиф Шалита не забыл. А как можно забыть?.. Называет фамилию полицая — «выродка, который отличался лютой злобой», вместе со своей сестрой устраивал на него облавы. Однако среди полицаев был Тернавский, который сообщал ему через Паюка Андрея о запланированных облавах.

ЗАГОВОР НЕРАВНОДУШНЫХ

«Уже после войны я узнал, что, кроме меня, женишковцы спасли и мою сестру Шалиту-Гольдштейн Марию, а также Поташник Целю», — говорит Иосиф Моисеевич. Как же село хранило свою великую тайну, если даже родные брат и сестра, которых оно спасало в те страшные дни, ни сном ни духом не ведали, что ходят рядом, теми же самыми тропинками, к тем же самым людям! Невольно возникает предположение о молчаливом заговоре жителей Женишковец против организованной бессмыслицы. Однако никакого заговора, сходок и заседаний в подполье, как писали о подвигах в тылу врага, не было. «Порядочные, искренние люди отозвались на чужую беду, сами подвергли себя опасности», — делает простой вывод Иосиф Шалита.

Он вспоминает, что после освобождения села от оккупантов женишковецкий колхоз «Коминтерн» взял его, сироту, на полное обеспечение, дал возможность получить образование и материально поддерживал. А дальше? «После школы поступил в ремесленное училище, получил профессию машиниста бумагоделательной машины. Служил в армии, после службы поехал в Ригу — двоюродный брат к себе звал. Сначала работал по специальности, потом ходил в море ловить рыбу. Но когда женился, решил, как говорят морские волки, бросить якорь. Устроился на авиационном заводе слесарем по ремонту оборудования, где и доработал до пенсии. Вместе с Мамонтовой Анастасией Васильевной, моей женой, вырастили дочь Людмилу, дали ей высшее образование», — завершает свой рассказ Иосиф Шалита. Хворает — сказываются пережитые страдания и лишения.

ИМЕНЕМ УКРАИНЫ

Виньковецкий районный суд установил «факт пребывания Шалиты Иосифа Моисеевича на оккупированной территории». Именем Украины... Этого судебного решения И.Шалита добился без какой-либо волокиты, «на основании справки Женишковецкого сельского совета и объяснений свидетелей». В коротком официальном документе, как в зеркале, отражаются страдания и самоотдача, добро и зло, любовь и ненависть, память о времени, когда разбрасывали камни, чтобы потом их собирать.

Там, неподалеку от Голгофы, готовятся сажать деревья...