В кремлевском скопище змей

Один из весомых, существенно важных уроков истории: тираны и деспоты, как правило, не оставляют в живых слишком уж информированных свидетелей их кровавых дел. Такие «носители тайн» очень часто рано (или при весьма загадочных обстоятельствах) уходят из жизни: действие неизвестного науке яда, удар ножом из-за угла, коварная стрела, в более близкие исторические эпохи — странная автомобильная (или авиационная) катастрофа, удар ледорубом, немотивированное самоубийство, просто внезапное исчезновение человека... Да мало ли можно придумать причин и способов избавиться от бывшего сообщника, ставшего теперь нежелательным! Так поступили Нерон и Чингисхан, Тамерлан и Иван Грозный, Трухильо и Пиночет, Муссолини, Сталин и Гитлер.

Исключений тут очень немного — пожалуй, можно на пальцах одной руки пересчитать тех, кто не только живым спасся от «длинной», карающей, руки того или иного безжалостного диктатора, но и поведал затем миру (чаще всего — в форме мемуаров) об «адской кухне» этой власти, об устройстве придворного «серпентария» негодяев, окружавших «священный» трон владыки. А в советской историографии сталинского периода можно, видимо, привести только один пример подобного рода (и он действительно уникален) — это «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» Бориса Бажанова (1900, Могилев-Подольский — 1982, Париж).

Борис Георгиевич Бажанов, выходец из семьи врача, член РКП(б) с 1919 года, с 1922-го — сотрудник Административного отдела ЦК РКП(б) (по некоторым данным, устроиться туда ему помогла протекция Лазаря Кагановича), благодаря блестящей памяти, холодному, трезвому уму, наблюдательности, цинизму, выдержке и силе воли сумел сделать головокружительную карьеру: в августе 1923 года он стал секретарем Политбюро ЦК РКП(б) и одновременно — что гораздо более важно — личным секретарем Иосифа Сталина (тогда еще не всесильного диктатора, а жесткого, хитрого и настойчивого аппаратчика, кропотливо готовившегося к взятию власти). В этой должности Бажанов проработал более четырех лет; он знал очень многие секреты Вождя, выполнял его самые «деликатные» поручения; был в курсе всех без исключения «совершенно секретных» вопросов, рассматривавшихся на заседаниях Политбюро; Сталин доверял ему, насколько тиран вообще мог кому бы то ни было доверять (другими, особо доверенными, помощниками и секретарями Генсека, о которых Бажанов пишет в своих воспоминаниях, были Лев Мехлис, Иван Товстуха — кстати, украинец из Черниговщины, его лично знали Михаил Коцюбинский и Павло Тычина — а также Григорий Каннер и Амаяк Назаретян).

По собственному признанию Бажанова, он очень быстро, работая в Кремле, стал антикоммунистом и идейным противником большевиков; именно это обстоятельство, а также угроза его жизни в сталинском СССР и побудило его бежать из Союза в ночь с 31 декабря 1927 года на 1 января 1928 года, перейдя иранскую границу с территории Туркмении (как писал Бажанов, в новогоднюю ночь «красные» пограничники несколько часов подряд отмечали праздник и были недееспособны; это спасло ему жизнь — погоня, а затем несколько покушений, арест в иранском Мешхеде с требованием депортировать «изменника» в СССР — все это не замедлило себя ждать). И все же Бажанов спасся — перейдя границу с Британской Индией, он, при содействии индийских колониальных и лондонских властей, смог отплыть в Европу. В 1930 году в Париже вышло первое, краткое издание мемуаров Бажанова под названием «Со Сталиным в Кремле»; затем автор, чудом избежавший участи Троцкого и других личных сталинских врагов и доживший до старости, многократно переиздавал и расширял свои мемуары, уже под другим названием: «Воспоминания личного секретаря Сталина». В западной историографии, подчеркивающей необходимость критического отношения к ряду сведений, сообщаемых Бажановым (к тому же у автора явно заметно стремление преувеличить значимость собственной персоны — впрочем, это характерная черта очень многих мемуаров), тем не менее, его книга считается чуть ли не классической — настолько велик объем интереснейшей информации, оглашенной автором. Бажанов знал очень много такого, о чем постсоветский (в частности — украинский) читатель может узнать только у него. Поэтому фрагменты его книги (полный текст был в 1997 году опубликован российским издательством «Терра») будут, думается, небезынтересны и в наши дни.

•  ИЗ ГЛАВЫ 4.

«ПОМОЩНИК СТАЛИНА — СЕКРЕТАРЬ ПОЛИТБЮРО»

«Политбюро — центральный орган власти. Оно решает все важнейшие вопросы управления страной (да и мировой революцией). Оно заседает 2 — 3 раза в неделю. На повестке его регулярных заседаний фигурирует добрая сотня вопросов, иногда до 150 (бывают и экстраординарные заседания по отдельным срочным вопросам). Все ведомства и центральные учреждения, ставящие свои вопросы на решение Политбюро, посылают их мне, в секретариат Политбюро. Я их изучаю и составляю проект повестки очередного заседания Политбюро. Но порядок дня заседания Политбюро утверждаю не я. Его утверждает «тройка» (Генсек ЦК Сталин и два влиятельных члена Политбюро — Зиновьев и Каменев; в 1936 году Сталин расстреляет их. — И.С.). Тут я неожиданно раскрываю подлинный механизм власти тройки.

Накануне заседания Политбюро Зиновьев, Каменев и Сталин собираются, сначала чаще на квартире Зиновьева, потом обычно в кабинете Сталина в ЦК. Официально — для утверждения повестки Политбюро. Никаким уставом или регламентом вопрос об утверждении повестки не предусмотрен. Ее могу утверждать я, может утверждать Сталин. Но утверждает ее тройка, и это заседание тройки и есть настоящее заседание секретного правительства, решающее, вернее предрешающее, все главные вопросы».

«В первые дни моей работы я десятки раз в день хожу к Сталину докладывать ему полученные для Политбюро бумаги. Я очень быстро замечаю, что ни содержание, ни судьба этих бумаг совершенно его не интересуют. Когда я его спрашиваю, что надо делать по этому вопросу, он отвечает: «А что, по-вашему, надо делать?» Я отвечаю: по-моему, необходимо поступить так-то и так-то. Сталин сейчас же соглашается: «Хорошо, так и сделайте». В секретариате Сталина мне разъясняют, что Сталин никаких бумаг не читает и никакими делами не интересуется. Меня начинает интересовать вопрос, чем же он интересуется.

В ближайшие дни я получаю неожиданный ответ на этот вопрос. Я вхожу к Сталину с каким-то срочным делом, как всегда, без доклада. Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушающим — он держит телефонную трубку и слушает. Не хочу его прервать, дело у меня срочное, вежливо жду, пока он кончит. Это длится некоторое время. Сталин слушает и ничего не говорит. Я стою и жду. Наконец я с удивлением замечаю, что на всех четырех телефонных аппаратах, которые стоят на столе Сталина, трубка лежит, и он держит у уха трубку от какого-то непонятного и мне неизвестного телефона, шнур от которого идет почему-то в ящик сталинского стола. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы сообразить, что у Сталина в его письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи которой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, «вертушек». Члены правительства, говорящие по вертушкам, все твердо уверены, что их подслушать нельзя — телефон автоматический. Говорят они поэтому совершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты.

Сталин поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым пристальным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл? Конечно, понимаю, и Сталин это видит. Взгляд Сталина спрашивает меня, понимаю ли я, какие последствия вытекают из этого открытия для меня лично. Конечно, понимаю. В деле борьбы Сталина за власть этот секрет — один из самых важных: он дает Сталину возможность, подслушивая разговоры всех Троцких, Зиновьевых и Каменевых между собой, всегда быть в курсе всего, что они затевают, что они думают, а это — оружие колоссальной важности. Сталин один среди них зрячий, а они все слепые. Чехословацкий коммунист — специалист по телефонии — установивший «прослушку» и знавший все секреты, был расстрелян ЧК по настоянию Сталина».

•  ИЗ ГЛАВЫ 5.

«НАБЛЮДЕНИЯ СЕКРЕТАРЯ ПОЛИТБЮРО»

«В сентябре 1923 года тройка решила нанести первый серьезный удар по Троцкому. С начала гражданской войны Троцкий был организатором и бессменным руководителем Красной Армии и занимал пост народного комиссара по военным делам и Председателя Реввоенсовета Республики. Тройка наметила его отстранение от Красной Армии в три этапа, причем сначала должен быть расширен состав Реввоенсовета, который должен был быть заполнен противниками Троцкого так, чтобы он был в меньшинстве.

23 сентября на Пленуме ЦК тройка предложила расширить состав Реввоенсовета. Троцкий в ответ произнес громовую речь, обвинив соратников в закулисных интригах, и предложил ЦК освободить его от всех чинов и званий и позволить пойти простым солдатом в назревавшую германскую революцию. Он надеется, что хоть в этом ему не будет отказано. Зиновьев, злейший враг Троцкого, явно превращая дело в фарс, выразил готовность тоже отбыть в Германию и, как и Троцкий, стать солдатом мировой революции. Сталин с грустью в голосе заметил, что ЦК «не может рисковать жизнью ценнейших товарищей».

Все принимало характер хорошо разыгрываемой пьесы, но тут взял слово «голос из народа» — петроградский чекист Комаров с нарочито «пролетарскими» манерами, и сказал: «Не понимаю только одного, почему товарищ Троцкий так кочевряжится». Вот это «кочевряжится» окончательно взорвало Троцкого. Он вскочил и заявил: «Прошу вычеркнуть меня из числа актеров этой унизительной комедии». И бросился к выходу. Дверь зала заседаний (в Тронном зале царского дворца!) огромная, железная и массивная. Чтобы ее открыть, Троцкий потянул ее изо всех сил. Дверь поплыла медленно и торжественно. В этот момент следовало сообразить, что есть двери, которыми хлопнуть нельзя. Но Троцкий в своем возбуждении этого не заметил и старался изо всех сих ею хлопнуть. И получилось так: крайне раздраженный человек с козлиной бородкой барахтается на дверной ручке в непосильной борьбе с тяжелой и тупой дверью...

8 октября Троцкий присылает в Политбюро письмо, положившее начало острой внутрипартийной дискуссии. На заседании тройки (уже в декабре) Каменев, изложив свой взгляд на «текущий момент», на дискуссию (были расколы, во многих парторганизациях голосовали «за» и «против» троцкистской оппозиции и считали голоса), спросил Сталина: «А вы, товарищ Сталин, что вы думаете по этому вопросу?» — «А, — говорит товарищ Сталин, — по какому именно вопросу?» (Действительно, вопросов на совещании было поднято много.) Каменев, стараясь снизойти до уровня Сталина, говорит: «А вот по вопросу, как завоевать большинство в партии». «Знаете, товарищи, — очень медленно говорит Сталин, — что я думаю по этому поводу: я считаю, что совершенно не важно, кто и как будет в партии голосовать; но вот что чрезвычайно важно, это — кто и как будет считать голоса». Даже Каменев, который уже должен знать Сталина, выразительно откашливается... Он так и не понял, с кем имеет дело, и это стоило ему жизни.

На другой день Сталин вызывает к себе в кабинет помощника, Амаяка Назаретяна, и долго с ним совещается. Назаретян выходит из кабинета довольно кислый. Но он человек послушный. В тот же день постановлением Оргбюро он назначен заведующим партийным отделом «Правды» и приступает к работе. В «Правду» поступают отчеты о собраниях партийных организаций и результаты голосований, особенно в Москве. Работа Назаретяна очень проста. На собрании такой-то ячейки за линию ЦК голосовало, скажем, 300 человек, против — 600; Назаретян переправляет: за ЦК — 600, против — 300. Так это и печатается в «Правде». И так по всем организациям. Конечно, ячейка, прочтя в «Правде» ложный отчет о результатах ее голосования, протестует, звонит в «Правду», добивается отдела партийной жизни. Назаретян вежливо отвечает, обещает немедленно проверить. По проверке оказывается, «что вы совершенно правы, произошла досадная ошибка, перепутали в типографии, они очень перегружены; редакция приносит свои извинения, будет напечатано исправление». Никаких исправлений не было напечатано — ни по одной ячейке. Назаретян будет в 1937 году расстрелян Сталиным — зачем такой свидетель?»

•  ИЗ ГЛАВЫ 6.

«В БОЛЬШЕВИСТСКИХ ВЕРХАХ»

«Мне пришлось мысленно разделить властителей России на три разные группы: первая — Ленин и Троцкий — фанатики догмы; они доминировали в годы 1917 — 1922, но сейчас уже представляли прошлое. У власти и в борьбе за власть были две другие группы, не фанатики догмы, а практики коммунизма. Одна группа — Зиновьева и Каменева, другая — Сталина и Молотова. Для них коммунизм был оправдавшим себя методом завоевания власти. Зиновьев и Каменев были практиками пользования властью; ничего нового не изобретая, они старались продолжать ленинские способы. Сталины и Молотовы стояли во главе аппаратчиков, постепенно захватывавших власть, чтобы ею пользоваться; как принято теперь говорить, группы «бюрократического перерождения» или «вырождения» партии. Для обеих групп, представлявших настоящее и будущее партии и власти, вопрос о благе народа никак не стоял и его даже неловко было ставить».

* * *

Кроме солидного объема информации (требующего, разумеется, критического к себе отношения), книга Бажанова несет в себе важные уроки. Один из них (перефразируя Вождя): совершенно не важно, кто и что говорит о демократии и европейском выборе; но очень важно, кто и как считает голоса и назначает судей!

Ведущий страницы «История и «Я» — Игорь СЮНДЮКОВ. Телефон: 303-96-13.

 Адрес электронной почты (e-mail): master@day.kiev.ua