Культ вещи

Вообще, существуют художники, творчеству которых вредно — порой безвозвратно и безнадежно — теоретизирование (выражающееся прежде всего в страстном желании объяснить свои же картины). Владимир Тарасенко — один из них. После авторских пояснений его работы, забавные, грустные и жутковатые, вдруг как- то «сворачиваются» в банальную притчу: крошечные людишки, задавленные огромными образцами всевозможных составляющих «домашнего уюта» со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом притча может приправляться псевдовосточной мистикой: любая бабочка — достигшая просветления душа, любой заборчик — преграды, поставленные самим же человеком (хорошо хоть не человечеством) на пути к желанному просветлению; даже плиты садовой дорожки суть, оказывается, разнообразно заряженные поля некоей вселенской «энергетической решетки».

Впрочем, мнение автора хорошо уже тем, что с ним можно не соглашаться. И просто любоваться тем, как сказочно красивы дома старого города; как удивительна знакома, казалось бы, комната с распахнутым в мир окном («Метаморфоза бабочки», «Троица»); как полон неожиданным счастьем серенький осенний денек («Песня о счастье»); как упоен своим делом блуждающий по какому-то совершенно марсианскому лугу собиратель бабочек — бесполый, как ангел, «Ловчий просветленности». Наконец, можно просто внимать еще не умолкнувшим звукам свирели в обществе девушки- мечтательницы и ее верного кота — между прочим, символа одиночества и самостоятельности («Зримые звуки»).