«La Bella Pittura» Сергея Животкова

Художник конца 1980-х годов — времен «перелома-перехода» из поколения, которое вызывающе крушило любые каноны, освободившись от пут соцреализма. Ровесники Сергея в запале инновационного азарта, в опьянении от свободы времени Перестройки выходили за пределы эстетического в экстраординарное — гадкое, уродливое, табуированное. В контрасте с экстремизмом радикалов выразительно кристаллизировались эстетические принципы братьев Животковых — Сергея и Александра. Ренессансный идеал гармонии между человеком и природой, который во время Чернобыля оказался под угрозой разрушения и уничтожения, стал особой заботой обоих братьев. Они чувствовали себя охранниками красоты. Отец — Олег Животков и его сыновья работали в микроскопической по площади мастерской. Для меня так и осталось тайной: по какому графику они работали, ведь места для работы там едва хватало одному. Свободным от нагромождения полотен оставался лишь узкий проход от двери к окну. В этом проходе время от времени друзьям и гостям демонстрировались произведения. Там складывался индивидуальный стиль каждого из братьев.

В поисках совершенной формы Сергей — человек нового поколения — придерживался принципов живописного аскетизма, лирического проникновения в сюжет. Как будто какой-то мистический режиссер вел Сергея к его шедеврам — последней «Итальянской серии». Вопреки психологическим и социокультурным реформациям начала 1990-х годов в зеркале сознания Сергея жила гармоничная палитра Пьеро делла Франческа. Формированию и сохранению идеалистического (романтического) миропонимания способствовали домашние и школьные отцовские уроки. Олег Александрович воспитал несколько поколений украинских художников и создал прекрасную живопись. Еще одним центром притяжения, даже кумиром, был Михаил Захарьевич Рудаков — дядя братьев Животковых. М.Рудаков — человек драматичной биографии: фронтовик, заключенный сначала фашистского, а позже сталинского концентрационных лагерей, художник, которого уважала андеграундная Москва 60-х—80-х годов XX в., к его критической мысли прислушивались корифеи неофициального искусства в России. Человек, принятый в кругах от академиков до московской богемы, М.Рудаков заложил прочный морально-этический фундамент в сознание юных Животковых. Братья хорошо разбирались в искусстве классики, особенно ценили раннюю итальянскую живопись, убедительность фресок Джотто.

Наряду с итальянской классикой в сознании Сергея главное место занял бунтарский авангард 1910—1920 гг. Привлекала футурология в мышлении В.Кандинского, А.Архипенко, К.Малевича, «неовизантинизм» М.Бойчука, их понимание формы, которая создает образ и сама является его содержанием.

Именно в Седневе, в работе над минималистическими композициями Сергей в лаконичной форме и чистом цвете нашел путь к видению духовным зрением. В дальнейшем «формизм» становится содержанием и фигуративных циклов: «Карпатских мотивов» (1990—1991), «Старинных украинских мотивов» (1992—1994), «Библейской серии» (1990—1998) и других.

«Женские образы» (1991—1999) — сквозная творческая тема. В ней сформировалась «азбука» мышления Сергея и «орфография» его письма. Эти образы — преимущественно полуфигуры или по-Джоттовски обобщенные, столбоподобные фигуры, обозначенные контурами.

В «Украинских мотивах» (1992—1994) особое внимание Сергей уделил деликатным живописным нюансам, горизонтально построенному ландшафту и ритмичной очередности вертикально размещенных контуров фигур. Изысканная минималистская колористика передает особенное состояние сосредоточения при созерцании космических сущностей казалось бы на удивление банального ландшафта.

«Библейская серия» (1990—1998) из 42 композиций тоже написана по принципу авторского «лирического монументализма». Сюжеты из Старого и Нового Заветов, являются ключевыми на протяжении всей творческой жизни. Они остались, как кардиограмма морально-этического типа сознания Сергея, воспитанного в ауре художественно-христианской традиции. Маленькие по размеру композиции — интимные, свои, похожие на домашнюю икону. Все они — молитва, искренняя и глубокая. Ведущие темы библейской мифологии, на которых поднялась Византия, Русь, весь Ренессанс и Барокко, были присвоены Сергеем как особый подарок божественной культуры еще во времена его учебы. Кое-где на линии горизонта возникает силуэт Вечного города. Досадно, что мечта об Иерусалиме осталась для Сергея фата-морганой. Но самая сокровенная, выпрошенная у судьбы с детства встреча с Италией состоялась в 1993 г.

Первое прикосновение к мостовым и храмам Европы связано с поездкой в Прагу, но... Италия... Сергей уже стоял на ее пороге.

Взлелеянная в мечтах с детства, известная по множеству репродукций, монографий, из лекций учителей, Италия оказалась другой, еще более великолепной. Италия застала Сергея врасплох, как любовь, волшебная, неподвластная пониманию, отбирая сон, но прибавляя таланту сил. Сергея очаровали Равенна, Флоренция, Венеция с такой силой, с которой когда-то встреча с Беатриче ошеломила Данте. Кульминацией итальянских миражей была Венеция. Когда он увидел архитектурное чудо самого капризного города, выраставшего из моря, воздушно-восточную роскошь дворцов, колонну со львом и святого Марка на берегу, Сергей понял: вот здесь дом его души.

Счастье странствий, творческое безумство, ранее неведомый экстаз начали отливаться в идеальную форму цикла «Голубая Италия» (выставка в галерее «Ирена», Киев. 1995—1996). Он писал композиции быстро, безукоризненно пользуясь всем арсеналом наработанной стилистики. Венецианские сюжеты, как наваждение — все требовало воплощения. Вот по тихой воде безлюдного канала проплывает гондола с гребцом, который чем-то так напоминает Харона у Данте. Безлюдье в ведутах Сергея рифмуется с метафизической живописью Дж. де Кирико. Всей «Голубой Италии» свойственно колористическое «пианиссимо» — менуэт живописных структур, окутанных легкой и, казалось бы, беспричинной печалью. Вся «Итальянская серия» производит глубокое впечатление, потому что эта живопись является соединением страсти и длительного процесса в сознании Сергея Животкова во время его психологических состояний: счастья, печали, элегических размышлений, грусти. Его живопись, как воображаемые путешествия художника, создает особый мир, погружает в него зрителя, покоряет его своими чарами. Слова де Кирико, который в 1922 году писал о живописи Моранди, можно отнести и к творчеству Сергея Животкова: «...Скрытые остовы вещей... открываются ему в наиболее успокоительных собственных аспектах — в аспектах вечности. Именно этим он принимает участие в большой поэзии, которую создает новое и глубокое европейское искусство».