Жизнесмерть

Тогда, в начале августа 1987-го, многие обратили внимание на то, что Миколайчук прожил, как Шевченко — было ему только 46. Для режиссера золотой возраст: уже есть художественный опыт, и главное — взгляд на мир приобретает необходимую оптическую мощность, обретает выразительную конструктивность. В том числе и в виденье смерти...

Жизнь немыслима без смерти, просто невообразима, никакой фантазии не хватит. В народной культуре смерть всегда является началом новой жизни, то есть новым рождением. Так, зерно, падая в землю, начинает новый жизненный круг. В натурфилософии Миколайчука была созвучная трактовка жизни/смерти. В «Вавилоне ХХ» эпизод похорон, мать Соколюков несут в гробу на кладбище, а вокруг цветы и полет пчел, несущих нектар иных измерений бытия. И само прощание выглядит как сумеречное обещание новых встреч. Вон там сельский философ Фабиан (эту роль сыграл как раз Миколайчук, своеобразное alter ego автора ленты) копает новую могилу следующему покойнику, земля от нее ложится на гроб новопреставленной души. Вечный круговорот жизни в ее космическом масштабе, таким было мышление Ивана Миколайчука.

А жизнь художника выдалась короткой. Действительно, как у Шевченко. Однако же достаточной для того, чтобы остаться в искусстве навсегда. И своими артистическими работами («Тени забытых предков», «Сон», «Пропала грамота»...), и режиссерскими, тем же «Вавилоном ХХ» прежде всего. Не успел раскрыться его писательский талант, к которому в последние годы чувствовал тягу, в котором нередко видел инструмент открытия своих наклонов пророчески-философского прогнозирования бытийных горизонтов.

Тот кинематограф, который развивал Миколайчук своими фильмами, потом продолжился в работах других режиссеров (скажем, в фильмах Эмира Кустурицы). В нем заложен симфонический принцип раскрытия сути жизни — ведь здесь используются все инструменты человеческой души! И позволено играть на них только самому человеку, хотя обычно желающих сыграть на человеке яко скрипке каждый раз растет.

Думаем сегодня об удивительном Иване Миколайчуке, о том художественном и собственно человеческом сокровище, которое он нам оставил.