О силе и бессилии украинской элиты

Окончание. Начало читайте в «Дне» №185-186

Это бессмысленное обвинение И. Мазепы в «польскости», к величайшему сожалению, было акцептовано почти без сопротивления украинским обществом в ХVІІІ в. и перешло в сознание украинской демократической интеллигенции ХІХ в. На долгие годы в ее воображении гетман Иван Мазепа, а за ним и представители украинских благородно-помещицких кругов, расценивались в общественном сознании как реакционный слой, враждебный народным массам, чужой им как социально, так и национально. «Коли почались у початку ХVІІІ століття перші так звані «гоненя на українство» в сфері духовного і релігійного життя, — отмечает В. Липинский, — то тоді, — як це вже виразно підкреслив Драгоманов — «з початку ХVІІІ століття на протязі 30 років не було в Росії висвячено ні одного архієрея Великоросса, а все Українці — які й урядували по всіх єпархіях від Києва до Сибіру». І це ж вони, а не хто інший «Ляха Мазепу» проклинали. Старе «не было, нет и быть не может» було тільки формульоване Валуєвим, а народилося воно серед самих Українців, було підготовлене їх власними руками, їх власною зненавистю до самих себе, їх власним моральним розкладом і моральною нікчемністю часів першої Руїни».

Не случайно в течение всего ХІХ в. «погляди української історіографії на Мазепу не мали свого оригінального, опертого на самостійнім дослідженні джерел і їх безсторонній оцінці, характеру і були взагалі негативні». Только появление монографии Ф. Уманца «Гетьман Мазепа», которая вышла печатью в Петербурге в 1897 г., положила начало очищению личности Мазепы от фальшивых представлений и мифологем, которые распространялись под воздействием предвзятых оценок как российской, так и украинской историографии. Культивирование негативного отношения к собственному аристократическому слою перешло в политическую плоскость и нанесло достаточно большой вред новейшему украинскому движению. В течение всего периода освободительных соревнований, и в частности в 1917 г., украинская т.н. революционная демократия находилась в постоянном мировоззренческом конфликте с консервативными и вообще умеренно настроенными деятелями национального движения, делала их объектом «классовой» ненависти, отталкивала от участия в создании государства. Достаточно привести в связи с этим оценку ситуации выдающимся украинским патриотом Евгением Чикаленко, который в своих воспоминаниях отмечал: «А коли настала революція 1917 р., і я, як буржуй, чи навіть феодал, не мав змоги приймати участь у будуванні Української Держави».

Красноречивым фактом в этой связи было также отклонение Центральной Радой предложений самого В. Липинского сформировать за его собственные средства кавалерийский полк и поставить его на службу украинскому делу. Относительно обвинений в свой адрес со стороны украинских социалистов, то В. Липинский недвусмысленно подтверждает свою принадлежность «до польського шляхетського роду, од віків осілого на Україні». Он отмечает, что к шляхетскому сословию принадлежали такие выдающиеся деятели казацкого Украинского государства, как Петр Конашевич-Сагайдачный, Богдан Хмельницкий, Станислав Кричевский, Иван Богун, Юрий Немирич, Богдан Стеткевич, Иван Выговский, Иван Мазепа-Колединский, Пилип Орлик, Петр Кальнышевский. В конце концов, «з культури шляхти польської, — отмечает В. Липинский, — виросла вся лівобічна гетьманська старшина, а багато з неї було і польських шляхтичів по походженню».

В. Липинский остро осуждает как социальный радикализм украинских национал-демократов, так и их попытки поставить украинскую аристократию за рамки новейшего нациотворческого процесса и даже отрицать ее принадлежность к украинской нации. Он напоминает об огромной креативной функции «класу родових землевласників», к которым принадлежали Квитка-Основьяненко и Гребинка, Гоголь и Максимович, Кулиш и Костомаров, Марко Вовчок и Панас Мырный, Коныський и Драгоманов, Леся Украинка и Гринченко, Лысенко и Старицкий, Антонович и Чайковский и многие другие деятели украинской культуры.

Именно представители этого слоя, отмечает Липинский, принимали активнейшее участие в украинском создании государства на разных его этапах и в том числе «з Гетьманом Мазепою Князівство Київське возстановити хотіли».

Изменения в отношении к И. Мазепе в украинских общественных кругах, осознание его патриотической позиции, заложенные книгой Ф. Уманца, нашли свое продолжение в ряде трудов в начале ХХ в., в частности в исследованиях М. Грушевского, С. Томашивского, А. Енсена и др.

Еще более выразительно на почву глорификации И. Мазепы как украинского патриота, который продолжил государственнические планы Б. Хмельницкого, стал Вячеслав Липинский в своих чрезвычайно ценных заметках о Мазепе и Орлике, вмещенных в упомянутом сборнике Z dziejow Ukrainy под заглавием «Шляхом Богдановим». В этом же сборнике Липинский перепечатал статью М. Грушевского «Шведсько-український союз 1708 року», опубликованную в юбилейном 92-ом томе записок НТШ, посвященном 200-летию Полтавской битвы. Статьи М. Грушевского и В. Липинского, по мнению Д. Дорошенко, окончательно «встановили в українській історіографії погляд на Мазепу як на українського патріота й поборника самостійності».

В упомянутом исследовании «Шляхом Богдановим» В. Липинский вмещает известную «Думу» И. Мазепы — «Всі покою щиро прагнуть», в которой гетман образно передает противоречия украинской общественной жизни на переломе ХVІІ — ХVІІІ веков. Очевидно, В. Липинскому импонировало то, что в своей «Думе» гетман фактически формирует самостийницкую идеологию, призывая казацкую элиту «набувати самопали», «добувати острих шабель» и объединяться ради свободы Украины. По мнению исследователей, «Дума» была написана в 1698-1699 гг., и именно в это время И. Мазепа намеревался «отойти» от Москвы, но не осмелился на такой шаг, учитывая отсутствие единства в среде своих близких соратников. Эпиграфом к «Думе» гетмана В. Липинский взял слова полковника прилуцкого Дмитрия Горленко, адресованные И. Мазепе: «Як ми за душу Хмельницького завжди молимо й ім’я його ублажаємо (благословляємо), що Україну від ярма ляцького звільнив, так навпаки, і ми, і діти наші у вічні роди душу і кості твої будемо проклинати, якщо нас за гетьманства свого по смерті своїй, в такій неволі залишиш».

Приведенное В. Липинским требование казацкой старшины свидетельствует, что ученый рассматривал антимосковское выступление И. Мазепы не как удовлетворение личных амбиций гетмана, а как противодействие угрозам московского централизма, его посягательствам на права казацкого стана и отдельность украинского политического организма. Как свидетельствует Н. Костомаров, в течение 1707 г. обеспокоенные представители высшей старшины собирались у генерального обозного Ломиковского и полковника Апостола, обдумывая централистские угрозы Петра I. Они «радилися між собою, кричали і навіть зверталися до читання Гадяцького договору».

Союз со Швецией, заключенный в свое время Б. Хмельницким и И. Выговским, который гарантировал свободу, независимость и неприкосновенность Украине, по мнению М. Грушевского, «залишився для української старшини свого роду заповітом предків, що вимагав виконання!» Не реализованный в свое время в результате прекращения шведско-польского противостояния, он, в условиях Северной войны, опять стал на очереди с приближением шведской армии к границам Украины. Для В. Липинского закономерность выступления И. Мазепы в значительной мере связана именно с живучестью идеи политического союза Украины со Швецией в среде украинской элиты — «ідеї, котрої Богдан Хмельницький, як єдиної дошки рятунку, схопився обома руками перед смертю, а котру згодом частково хотів здійснити Іван Мазепа».

В упомянутом исследовании В. Липинский обращает внимание на гармоничное сотрудничество украинской церкви и гетмана И. Мазепы, без которого культурный подъем Украины-Гетманщины в конце ХVІІ — в нач. ХVІІІ в. было бы невозможно. Еще до своего гетманства Мазепа имел близкие и дружественные отношения с высшим киевским и черниговским духовенством, в частности с архимандритом Киево-Печерского монастыря Варлаамом Ясинским — будущим митрополитом, с архиепископом черниговским Лазарем Барановичем. С тех пор, видимо, были заложены им хорошие отношения со Стефаном Яворским, Дмитрием Тупталом, Иоасафом Кроковским и другими выдающимися деятелями украинской церкви. Липинский отмечает, что уже с родительского дома гетман вынес глубокое привязывание «до стародавньої віри грецької і рідної культури». В значительной мере к этому приобщилась его мать               — Мария Магдалена из шляхетского рода Мокиевских, как отмечалось, позднее игуменья Киево-Печерского Вознесенского и Глуховского женских монастырей. Ее портрет конца ХVІІ в. из Национального музея в Кракове Липинский вмещает в сборнике.

Как гетман, отмечает В. Липинский, И. Мазепа отличался особенным беспокойством о благосостоянии церкви и принимал пылкие меры относительно ее подъема в Украине. Его основанию принадлежала величественная церковь Вознесения в Переяславе, новая церковь святого Николая в Пустынно-Николаевском монастыре в Киеве, он был восстановителем Печерской лавры и основателем т. н. святой Брамы вместе с монументальной стеной, окружающей Лавру; он отстроил заново Братскую церковь Богоявления в Киеве, не считая более мелких его подарков, пожертвованным почти всем более важным украинским святыням и монастырям.

Не меньшие усилия, отмечает В. Липинский, положил Мазепа для развития тогдашней высшей школы в Украине — Академии Могилянской в Киеве. Проникнутый особым уважением к этому «святобливому києво-братському зібранню», возводит он новое здание для Академии, известное сегодня под названием «старого корпуса», одаривает его щедрыми предоставлениями земель и окружает его мощной протекцией от посягательств российского правительства. Поэтому имя гетмана было в глубоком почете среди тогдашних представителей науки и культуры. Известно, что после битвы под Полтавой ректор Академии во времена Мазепы, впоследствии архимандрит Крупицкого монастыря в Батурине Гедеон Одорский был выслан в Соловецкий монастырь за свою приязнь к гетману. Так же даже проклятия гетмана для ограждения себя и удовлетворения правительства не спасли его недавнего приятеля Иоасафа Кроковского, киевского митрополита, от депортации в Тверь. Поэтому школу, когда-то основанную митрополитом Могилой, отмечает В. Липинский, начали называть тогда «Академия Могиляно-Мазепинская». А на одном из научных торжеств, которые проходили в ней в 1708 г., гетману была вручена гравюра работы Данила Галяховского в форме плаката, отпечатанного на темно-зеленом атласе, что представляло собой апофеоз могучего протектора украинской Академии.

В. Липинский впервые подает ее полную репродукцию, короткую историю и подробное описание. Репродукция была сделана с фотографии-оригинала, который находился в библиотеке графов Красинских в Варшаве. Эта фотография принадлежала Василию Доманицкому, «якому єдиному, — по словам В. Липинского, — завдячуємо можливістю подарувати читачам нашим подобу цієї цікавої пам’ятки нашого мистецтва і нашого минулого».

Вся композиция гравюры очень сложная, наполнена барокковыми аллегорическими фигурами, символикой и геральдическими знаками. В центре ее — фигура Мазепы во весь рост в одежде рыцаря, с мантией. Голова его покрыта шлемом, украшенным страусиным пером, левая рука держит рыцарский щит, права держится за герб гетмана. Вокруг Мазепы восемь женских фигур, которые, очевидно, символизируют науку, искусство, добродетели, родину, религию и пр., которым был предан гетман. В верхней части гравюры вмещена декоративная лента с цитатой Горация: «Безстрашний поляжу під руїнами падаючого світу». Внизу — дедикация также на латинском языке: «Найдостойнішому і найяснішому Пану П. Іванові Мазепі Військ Й.Ц.В. Запорозьких Гетьманові, ордена св. Андрія Апостола і орла білого кавалерові. Богом обраним, даним, міцному Батькові вітчизни, оборонцю церкви, у мистецтві миру і війни знавцю і патрону. Ворогів і неприятелів щоденному переможцю. У щасті і нещасті наймудрішому стерновому...» Примечательно, что нигде в гравюре нет упоминания ни о Петре I, ни о зависимости гетмана от царя. Напротив, вся гравюра подает И.Мазепу как могучего властителя самостоятельного государства.

В. Липинский в своих трудах показал, что именно в среде «верхов» народа (то есть элиты, независимо от того, из каких классов или сословий она происходит), а не его революционных «низов», формируется и развивается государственнический идеал, и соответствующие стремления, и политическая воля к его реализации. Отсюда — отрицание им народнического виденья места и роли революционных движений и их глав в историческом процессе, переоценка таких судьбоносных явлений украинской истории, как Хмельниччина, выступление Ивана Мазепы, или в новейшую эпоху — гетманата Павла Скоропадского.