Украинские дороги Ивана Бунина-2

Окончание. Начало читайте в «Дне» № 108-109

Нрав Иван Бунин имел очень эмоциональный, непоседливый. Любил странствия. Побывал в Крыму, который будоражил его распаленное отцовыми рассказами воображение еще с детских лет. За сутки мог пройти по крымским дорогам и тропинкам целых сорок верст!

А в новелле «Казацким ходом» (Одесса, 1898) Иван Бунин рассказал о своем первом юношеском путешествии по Днепру на загруженной дровами барке «Чайка». Состоялось оно тогда, когда Бунин «заканчивал /.../ курс в гимназии» (очевидно, летом 1890 г.). «Я много читал перед тем о Малороссии, о Запорожской Сечи, часто рисовал себе в воображении бурные днепровские пороги и переезды через них «казацким ходом», то есть прямым путем через их водовороты», вспоминал 28-летний автор новеллы. То есть к встрече с Украиной он тщательным образом готовился. Настраивался, пополнял знания, зажигал себя игрой воображения. «Ни одно путешествие не отразилось так в моей душе, как эти непродолжительные блуждания на юге России», признается лирический пересказчик в новелле «Казацким ходом».

Вбирая в себя Украину, Бунин открывал «новый тип людей — малороссов», поневоле сравнивая их со своими орловскими земляками. И вот какие выводы делал: «Хохлы мне очень понравились с первого взгляда. Я сразу заметил резкое отличие между мужиком-великороссом и хохлом. Наши мужики — народ преимущественно изможденный, в дырявых зипунах, в лаптях и онучах, с исхудалыми лицами и вихрастыми головами. А хохлы производят приятное впечатление: рослые, здоровые и крепкие, смотрят спокойно и мягко, одеты в чистую, новую одежду. И места за Курском начинаются также веселые: равнины полей тянутся в такую даль, о которой жители средних и северных губерний даже понятия не имеют. И даль эта так живописно украшается синеющими курганами и силуэтами стройных тополей на хуторах».

О курганах упомянуто будет еще не раз и в других произведениях Бунина, и каждый раз — с особенно пронзительным чувством. Как знать, может, в нем и в самом деле откликались какие-то архетипные чувства, зов «южного» человека?

В Харькове Иван не задержался: отправился в Орел, устроился на работу в редакции газеты «Орловский вестник». Там у него началась «Долгая любовь» с Варварой Пащенко. Через какое-то время она стала его неофициальной женой.

ПОЛТАВА

А Юлий Бунин в 1890 г. перебрался в Полтаву,  где ему предложили должность заведующего статистическим бюро в земской управе (ее здание стояло на том самом месте, где впоследствии по проекту Василия Кричевского построили новое здание — в нем теперь располагается Полтавский краеведческий музей).

Иван бывал у брата. А в 1891-ом приехал в Полтаву надолго. Устроился на работу в земстве: статист, библиотекарь, корректор. Много писал о земских делах для местных изданий... В воспоминаниях он рассказал о весьма интересной странице своей интеллектуальной биографии начала 1890-х. «Из-за своей влюбленности в Толстого как художника  я стал толстовцем, — вспоминал он, —  конечно, не без тайной надежды, что это даст мне наконец уже будто законное право увидеть его и даже, может, войти в круг людей, приближенных к нему. И вот началось мое толстовское «послушание».

«Толстовцев» в Полтаве оказалось немало. Как выяснили историки-краеведы, их колония находилась на хуторе Щербани, основанном Митрофаном Дудченко ⁶. Один из «толстовцев» учил Ивана бочарному ремеслу. А с доктором Александром Волкеншейном, похожим своими барскими манерами на Стиву Облонского из романа «Анна Каренина», Бунин в конце 1893 года отправился в гости к Толстому. По пути заехали к еще одному преданному стороннику его идей, князю Хилкову  (очевидно, в село Поповку, что на нынешней Сумщине).

Встреча из Толстым произвела на Ивана Бунина огромное впечатление. В мемуарах он описал ее со всеми деталями. Как было не запомнить «По-звериному зоркие глаза» Льва Николаевича, его экзотический наряд, сам образ знаменитого писателя («быстрый, легкий, страшный,  остроглазый, с насупленными бровями...»); короткий разговор с хозяином дома в московских Хамовниках? Толстой, среди прочего, вспомнил Иванового отца — с ним он встречался в Крыму, когда там шла война. А на прощание прозвучали слова, которые тоже запомнились Ивану: «Счастья в жизни нeт,  есть только зарницы его, — цeните их, живите ими...»

Казалось бы, ничего необычного не произошло. И все же эмоции переполняли Бунина: «И я пошел, убежал, совсем ошеломленный, и провел безумную ночь, все время видел его во сне с такой поразительной яркостью и в такой дикой путанице, что и до сих пор вспомнить страшно; просыпаясь, ловил себя на том, что я что-то бормочу, брежу...»

Вернувшись в Полтаву, Бунин писал Толстому, получил от него несколько ласковых писем в ответ. Лев Николаевич дал понять, что не стоит ну уж так пытаться быть толстовцем. Однако Иван все еще жил под влиянием его «чар». Начал даже без надлежащего разрешения торговать книгами толстовского издательства «Посредник». За это его судили, и только царский манифест спас новообращенного «толстовца» от тюрьмы.

В своих странствиях по Полтавщине Бунин был свидетелем большого переселения крестьян в Уссурийский край. Пройдет много лет — и в романе «Тигроловы» (1943 г.) Иван Багряный опишет жизнь потомков тех отчаянных украинцев. Характерной является даже хронология  в «Тигроловах»: первая семья багряновских Сирко переехала на Дальний Восток в конце 1880-х. Вот как неожиданно встретились герои рассказа Ивана Бунина «На край света» и романа Ивана Багряного «Тигроловы»!

Рассказ «На край света» был напечатан в 1894-ом; вскоре он дал название и первому прозаическому сборнику писателя. Бунин видел, как  переселенцы отправлялись в дальний путь, — он специально приезжал в те места, откуда их отправляли на еще не обжитые земли Зеленого Клина. В рассказе речь идет о прощании полтавских крестьян с родительскими домами — и как пронзительно прозвучал этот драматический мотив у Бунина! Как тонко и величаво (по-гоголевски) зазвенела под его пером струна рыцарской (казацкой) истории! А от фигуры старого Василия Шкутя даже повеяло поэтическим духом тарасо-бульбинской монументальности.

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ», ШЕВЧЕНКО, ДНЕПРОВСКИЕ ПОРОГИ...

Перечитывая Бунина, несложно заметить его очарованность «Словом о полку Игореве». Причем этот уникальный памятник он увидел в контексте украинской культуры, вспомнив рядом и наши думы (Иван специально изучал изданный в Киеве в 1874 г. том под названием «Исторические песни малорусского народа с об’яснениями  Вл.Антоновича и М.Драгоманова»). Когда-то так же воспринимал «Слово...» выдающийся историк Михаил Максимович, не сомневаясь, что между «Словом о полку Игореве»  и думами есть генетическая связь!

А у Бунина даже появилось желание побывать в местах, связанных с походом князя Игоря, и это свое намерение он начал реализовывать немедленно — тогда же, в 1890 г. Едучи со своей «малой родины» в Киев, не выдержал  — и сделал остановку в Путивле: «За Путивлем, за древним Путивлем, где когда-то плакала Ярославна, плакала рано утром на «забороле» за Игорем, —  я покинул поезд и решил идти несколько дней пешком» (см. новеллу «Казацким ходом», эпиграфом к которой взяты строки из «Слова...»: «О Днепре, словутицю! — ты пробил еси каменные горы сквозе землю Половецкую!..) Пешком Иван преодолел тогда немалое расстояние — от Путивля аж где-то до Яготина! И разглядывал он по сторонам «гоголевскими» глазами: стоя на палубе барки, Бунин не раз высматривал то место, где «когда-то среди гор белел приднепровский хутор пана Данила» (вон как крепко засела в памяти «Страшная месть»!). Увиденное, прочувствованное искало для себя слов с гоголевским поэтическим размахом: «И думал я о том, какая прекрасная еще  до сих пор эта страна, над которой пронеслось столько веков кровавых войн и раздора, по степями которой бродили дикие племена печенегов и половцев, думал о том, как долго хранит эта страна отпечаток глубокой древности среди новой, шумной жизни...»

А вот и о курганах, вершины которых увенчивают каменные половецкие бабы, «мертвые идолы», вид которых заставляет «жутко сжиматься сердце, а мысль поневоле перелетает к темной и дикой жизни седой древности...»

Ту «седую древность» Бунин однажды назвал мимоходом «русским царством» (а имя Тараса Шевченко — «Украшением русской литературы», хотя на другой странице писал уже о «великом украинском поэте» и «украинском кобзаре»!) — но то уже вещи, можно сказать, травматические: очевидно, что Украина виделась ему «без политики», то есть — как край, государственная, киево-русская, казацкая, героическая история которого осталась в прошлом (отсюда и характерные для многих россиян слова: «мирная и веселая Украйна, благословенная страна земледелия и сельской жизни»).

Тогда, летом 1890-го, Бунин побывал и в Каневе, на Тарасовой горе. О месте последнего упокоения Шевченко, о его поэзии и личности он вспоминал с чувством глубокого, искреннего пиетета. И именно в такой интонации Иван Бунин будет писать о Тарасе Шевченко еще не раз.

А завершилось бунинское путешествие аж на Хортице. Перед тем ему пришлось вместе с бывалыми, похожими на казаков-запорожцев, лоцманами преодолеть днепровские пороги. И снова из-за спины неоднократно «выглядывал» Николай Васильевич Гоголь: то вдруг кто-то из лоцманов окажется похожим на Тараса Бульбу, то сам Бунин, всматриваясь в даль Великого Луга,  заговорит — уже не впервые — «по-гоголевски»: «Туда, туда!.. — думал я восторженно. — Жизнь неописуемо прекрасна и привлекательна. Только нужно понять, что именно в нем самое дорогое и самое нужное...»

Никогда раньше Иван Бунин так остро не чувствовал «глубинную связь художественных творений с родиной их творцов»; никогда до сих пор не открывались ему так полно и глубоко «свобода и воля скитальческой жизни», как здесь, рядом с Гоголем и Шевченко.

Вспомню еще раз Евгения Маланюка: читая Бунина, он почувствовал в его прозе пронзительную гоголевскую струну. Ту, которая не раз определяла тон в симфонии творчества этого писателя, оставаясь неуслышанной  многими другими читателями.

⁶. Галян Г. Іван Бунін і Україна //Полтавський краєзнавчий музей. Збірник наукових статей 2005 р. Маловідомі сторінки історії, музеєзнавство, охорона пам»яток. — Полтава, 2006. — С.307-311.