ДНЕВНИК

Утро после Рождества. Стою у окна на восьмом этаже: вдали, за такими же, как моя, многоэтажками, виден гигантской полукруглой излучиной Днепр. На другом берегу — трубы колоссального завода. В неподвижном зареве над ними неровной перевернутой пирамидой висит застывшее облако темно-сизого, почти фиолетового дыма. Днепр скован волнистой чересполосицей — снег и открытый лед. На всем лежит карминно-красный отсвет встающего за рекой солнца. Издалека доносится почти нераспознаваемый, монотонный механический звук, будто урчит, с перебоями, среди невообразимых холодных пустынь бесполезный, никого не согревающий, не движущий мотор. И сквозь всю панораму, в полном молчании, неровными черными комьями летят вороны. Кажется, словно нахожусь внутри какого-то тягучего бессловесного фильма 1970-х — и внутри меня то же кино, ничего, кроме этого странного фиолетового облака, кроме этих белых крыш, этого неровного звука, этих угольных многоточий поперек рассвета. Так есть, так было всегда, но всегда — не слишком подходящее слово, потому что времени больше нет. «Уснуть и видеть сны»... а зачем?