ДНЕВНИК

Моего прадеда не пустили бы и на порог ее гостиной. Она — Анисия Павловна Кирилова, урожденная Ушакова, из дворян Московско-Клинского уезда, покинула этот мир немного не дожив до Рождества 1880 года. Прадед — исконный крестьянин-хлебопашец, которого одолевали дети и нужда, неизвестен потомкам ни датой своего рождения, ни датой смерти.

Даже последний материальный след по себе они оставили совсем не равноценный. Дворянка легла под памятник из черного мрамора, а могила старого Феодосия потерялась между сотнями таких же холмиков на сельском кладбище и трудно найти ее между густыми чабрецами...

Памяти прадеда не коснулись ни революции, ни войны, ни пересмотры моральных ценностей. Зато каждую весну его безымянную могилу укрывает вишневый цвет. Бренную же славу Анисии Кириловой, кажется, не обходило ни одно лихолетье. Пока от нее не остался обломок черной глыбы, который и известил меня о былом существовании человека с аристократическим происхождением.

Если покойная была эгоисткой, то своеобразным утешением Анисии Павловне может служить разве что неодинокость ее посмертной судьбы. Рядом, из опавшей могилы, базальтовой строкой к живым обращается дьякон Симеон: «Молю вас, братие! Не забывайте меня!» Далее такие же печальные воспоминания о Наталье Ивановне Некрасовой, Никите Николаевиче Малиновском, Петре Петровиче Алексееве. И еще. И еще...

Я ликую под седыми ветрами, которые летят над Замковой горой, потому что еще живу. Что будет потом — меня не волнует, не буду ощущать тогда прикосновения грязной обуви, которую чистят здесь о могильные камни, не буду слышать звякания бутылок, которые топчут на могилах подвипившие юнцы, справляя на Киселевке сатанинскую тризну. Здесь, как нигде, ощущаю ничтожество земных забот и радостей, которые доносятся то звоном трамваев с Контрактовой площади, то музыкой из ближайшего кафе. Богач-бедняк, весельчак-увалень, гений-дурак: гребенка для всех одна. К счастью, или несчастью? Ох, стократ был прав мудрый Экклезиаст...