Энциклопедия юмора от академика Крымского

Философ Сергей Борисович Крымский — фигура легендарная, ученый с мировым именем. По преданиям, его лекции посещали даже отъявленные прогульщики. Вероятно, им все-таки была необходима энергетическая подпитка от этого необыкновенно интеллектуального и талантливого человека. На лекцию стоило бы сходить даже ради того, чтобы увидеть его воочию. Ведь Крымский совершенно отличается от стереотипного образа ученого, представляющегося неким скорбным искателем истины, который пытается раскопать философский камень, а раскопав, усесться на него сверху, подпереть подбородок рукой и уныло замереть в многозначительной позе, как знаменитый «Мыслитель» Родена. Так вот, главное, что бросается в глаза в облике академика Крымского, — это движение. Он весь напоминает сообщающийся сосуд мыслей в действии. Сергей Борисович зычно разговаривает, жестикулирует, сопровождая, если можно так выразиться, каждую высказанную свою идею соответствующим выражением лица. Он непроизвольно меняет «маски», как хороший артист.

По-своему он грациозен и красив. Его красота — это интеллектуальное обаяние. В этом смысле он красив как Черчилль, «любимец» Крымского.

А пригласили мы Сергея Борисовича в редакцию накануне Нового года с корыстной целью: накормить, напоить и... послушать тосты и анекдоты. Его энциклопедический ум хранит их превеликое множество.

Были созданы нужные «производственные» условия: холодная и горячая закуска и, конечно, «беленькая». Академик Крымский оказался в ситуации, в которой очутился студент Шурик из «Кавказской пленницы». С двумя разницами. Во-первых, Шурик собирал тосты, а Сергей Борисович их дарил, а во-вторых, Шурик не выдержал «производственного» темпа, а Сергей Борисович, напротив, только сильнее раздувал костер своей фантазии. До такой степени, что пару раз он говорил: «Выключите диктофон, это я расскажу приватно...» Мы, конечно, шли навстречу его пожеланиям и должны заметить: нам немного жаль тебя, читатель. Хотя, в принципе, то, что Крымский поведал «легально», — совсем не хуже... Вся наша застольная беседа в основном крутилась вокруг двух глобальных тем: алкоголь и остроумие. Сергей Борисович сразу же «рванул» с места в карьер...

«ВВЕДЕНИЕ НИКОЛАЕМ II СУХОГО ЗАКОНА ПРИВЕЛО К ДВУМ ВЕЩАМ: РЕВОЛЮЦИИ И САМОГОНОВАРЕНИЮ»

— На тему выпивки есть такой анекдот. Один мужик всегда заказывал четыре рюмки по сто. Официантка озабоченно поинтересовалась: «Почему вы всегда заказываете четыре, не больше, не меньше?» «Видите ли, во время войны нас было четверо приятелей. Мы так сроднились, что даже когда судьба нас раскидала по разным местам, мы всегда пьем так, как будто снова вместе». Но однажды он пришел и заказал три рюмки по сто. Официантка озабоченно спросила: «Ваш приятель умер?» «Нет, — ответил клиент, — я бросил пить».

По этому поводу вспоминается уже не анекдот, а исторический факт.

Открыть послевоенный съезд Союза советских писателей должен был его секретарь Александр Фадеев. А у него были страшные запои. В пьяном виде он часто отсыпался на скамейке в Переделкино. Президиум на месте, нужно открывать собрание, а Фадеева нет. Когда поняли, что он не явится, приняли решение, чтобы съезд открыла старейшая писательница Ольга Форш. Выглядела она так: железные очки, седые всклокоченные волосы. В зале ожидали Фадеева. И вот вместо него выходит Форш. Раздался крик: «До чего ж водка Фадеева довела».

(Кое-кто из нашей компании запил водку водой. Сергей Борисович не мог пройти мимо этого факта).

— Кстати говоря, привычка запивать появилась в России в 1914 году. До этого запивать считалось неприличным. Растворитель усиливает опьянение. Люди от той же самой дозы получают больший эффект. Это моветон. Просто в 1913 году Николай II ввел сухой закон. Это привело к двум вещам: к революции и самогоноварению. Так вот, из-за дефицита спиртного водку стали запивать водой. А в наше время почему-то женщины, в первую очередь, взяли себе это на заметку.

— А мы слышали, что охлаждать водку стали в советское время из-за ее плохого качества...

— Может быть. Поскольку становятся не так заметны сивушные масла. Вспоминается еще такой факт. Как-то Толстой приехал в университет. Его встретили студенты и сообщили, что они, следуя его учению, бросили пить, курить и ухаживать за женщинами. А затем подвели его к столу без спиртного. На что Толстой заметил: «Для того, чтобы бросить пить, не нужно было собираться вместе. А раз мы уже собрались — давайте выпьем».

— Помнится, когда я учился в школе, в романе «Война и мир» мне больше всего понравилось то место, где Пьер Безухов зашел с приятелем в ресторан пообедать. Там одно меню занимало страницу...

— А вы знаете, когда появились рестораны? Они в России появились после 1861- го года. Раньше были только трактиры и кабаки. Кабак — это государственное учреждение. Там давали только водку без закуски. А в трактире, конечно, уже готовили еду. Второй этаж там — жилые помещения. И вот после реформы 1861 года у помещиков появились лишние деньги из-за того, что часть земли, которую нужно было отдать раскрепощенным крестьянам, государство компенсировало деньгами. Русской кухни как таковой долгое время не было, была французская.

— Откинем в сторону помещиков и спросим: является ли водка движущей силой для философов?

— (Смеется.) Ваш вопрос прозвучал несколько юмористически. Хотя на самом деле тема эта достаточно серьезная. Выдержать то, что нам, философам, приходилось выдерживать, было почти невозможно. Я-то человек редко пьющий. Но среди моих коллег очень много спилось. У меня же водка всегда поднимала настроение, без негативных последствий.

ТРИ САМЫХ ЗНАМЕНИТЫХ УКРАИНСКИХ ТОСТА

— В рассказах Шукшина два крестьянина как засядут водку пить: сразу их философствовать тянет. Какие застольные темы у философов?

— У нас, профессионалов, о философии за столом ни слова. Наоборот, полное отстранение. В 60-е годы все занялись логикой, поскольку на нее идеология особенно не распространялась. Мы собирались за Уральским хребтом, где-нибудь в Томске. Пили и вырабатывали мировоззрение. Москвичи умеют пить. Они пьют много, почти без закуски и рассудочность не теряют. Из этих ребят, кстати, многие пошли в аппарат ЦК. Они прошли хорошую школу. Например, Бовин, который стал помощником Брежнева. Хотя там же ковались и диссиденты вроде Зиновьева. И всегда на каждой встрече ставилась одна юмористическая задача. И однажды таким заданием было найти точное определение философа. Первое место занял Александр Зиновьев. Стоит проблема: определить пол зайца. Как поступает биолог? Он ловит зайца, смотрит на его гениталии и решает, заяц это или зайчиха. Как поступает философ? Он ловит зайца и отпускает его. Если тот побежал — заяц, если побежала — зайчиха. Это очень точно. На одесском совещании была другая задача — дать определение истинного мужчины. Победило такое определение: истинный мужчина — это мужчина, у которого дети рождаются каждые четыре месяца.

— Но на этих «съездах» водка была созидательной силой?

— Да. Но это была российская традиция.

— А украинская какая?

— Исторически в Украине пили мало. Мы с Поповичем (академик НАН Украины. — Ред. ) изучили казацкие рецепты. Казаки пили очень слабую водку — в ней было приблизительно 12 градусов. Понятно, почему они пили ее кружками. А то, что для водки оптимальный вариант 40 градусов, установил Менделеев. Это было в его кандидатской диссертации.

— Так что ему кроме таблицы еще и за водку спасибо сказать нужно?

— Получается так... Слабую водку пили в шинках, она хорошо поддерживала разговор. Вероятно, в те времена выработались три самых знаменитых украинских тоста. 1. Будьмо! (это решение и основного философского вопроса, и гамлетовского: быть или не быть — в пользу «быть»). 2. Шануймося! (это точно не переводимо, но приблизительно звучит как: не будем наступать друг другу на ноги, не будем теснить один другого). 3. Хай повиздихають москалі! (это, конечно, не очень изящное завершение, но, тем не менее, оно существует). Мне лично нравится такой украинский тост. Іде дядько по селу і бачить, в калюжі лежить його кум. Він починає того соромити: «Як ти можеш так пити! Лежиш, як свиня, в калюжі. Треба ж міру знати». А кум каже: «Це і є моя міра». Конечно, в анекдотах есть философские сентенции, и тут поднимается другая тема — опасность излишней серьезности. У Сартра даже есть такое предостережение: бойтесь серьезных людей. В свое время Фрейд доказал, что серьезность — это первый признак неполноценности. Или у человека не хватает ума, или его жена бьет или что в этом духе. Потому что норма — это смена эмоций: где нужно, человек пошутит, где не нужно — промолчит.

Даже в период инквизиции церковь раз в год, во время карнавала, разрешала издеваться над религией. Это было необходимо для здоровья...

Многие выдающиеся ученые не оставили после себя никаких школ, они слишком давили своим авторитетом, кроме Нильса Бора. Когда его спросили, каким образом ему это удалось, он ответил: «Я принимал на работу людей только с чувством юмора». Юмор уравнивает людей. Аспиранта и академика он ставит на одну доску. И это необходимо для творческой работы. А что касается философов, то скульптурное воплощение философа — это смеющийся Гераклит. Или иронический Сократ.

— Да, доиронизировался — его и отравили.

— А что вы думаете: философия — наиболее незащищенная область культуры. А в эпоху тоталитаризма тем более, поскольку философия становилась служанкой государства. В принципе, настоящая философия существовала, но она существовала в параллельном мире. И тоже подпитывалась юмором. И в принципе, без доли юмора не существует не одной серьезной философской концепции. Например, существует такое течение как субъективный идеализм. Его главная мысль сводится к одному: «Главное — «Я», а все остальное — моя фантазия». Фихте был автором такой концепции. Гайднер в своей истории философии Германии не стал приводить никаких логических аргументов, он только заметил: «Как это терпит мадам Фихте?!» Один юмористический аргумент, но убийственный. То же самое в политике и науке. Крупнейший математик ХХ века Гильберт никак не мог ввести в состав ученого совета академии свою коллегу, тоже выдающуюся ученую Эмми Неттер. Женщины там, по традиции, не имели права стать членами ученого совета. Что он ни делал, ничего не получалось. И на одном из заседаний он возмущенно сказал: «Никак не пойму, наш совет — это мужская баня, потому что сюда не допускают ни одной женщины?» Все засмеялись —и вопрос был решен.

ПОДАЙТЕ КУВШИНЧИК ВОДКИ...

Интересный случай произошел с моим коллегой, академиком Копниным. В 60-х он поехал читать лекции в США. Американские студенты как-то ему заметили: «Господин Копнин, а вы (в смысле советские граждане) недемократично поступили со своим главой государства...». Они имели ввиду снятие Хрущева. «Вы абсолютно правы, — сказал Копнин. — Поскольку вы со своим президентом поступили гораздо более демократично». Он имел ввиду убийство Джона Кеннеди. Студенты засмеялись, и с этого момента аудитория его слушала «во все уши».

— Сергей Борисович, есть ли у вас какой-нибудь излюбленный юмористический прием?

— Мне очень близок метод так называемой косвенной лирики. То есть мысли выражаются не напрямую, а косвенно. Ярче всего это прослеживается в восточных тостах. К примеру, вот такой тост. Встает джигит и говорит своему другу: «Я пью за то, чтобы ты умер! Но чтобы умер даже не через пятьдесят, а через двести лет! И чтобы ты не просто умер, а чтобы тебя зарезали! Но зарезали не из хулиганства, а из- за ревности. И чтобы повод для ревности был очень серьезным».

Что касается юмора в политике, который является, безусловно, одним из самых сильных средств достижения своих целей, то первое место тут принадлежит, безусловно, Уинстону Черчиллю. Например, Хрущеву он давал три характеристики. Первая такая: «В период своей деятельности генсеком он боролся с трупом (имеется ввиду Сталин), пока труп не победил его!» Вторая — «Самый болтливый русский политик, ушел, не сказав ни единого слова». И третья: «Это человек, который всегда хотел перепрыгнуть пропасть в два приема».

— Есть ли у тостов систематизация?

— Тосты, собственно, можно разделить на три вида: первый — это спич, затем — здравица и бытовой тост. Спич — это тост по идее. Спич может отражать и серьезную тему, но вместо громадного доклада она излагается в виде двух-трех фраз. Спич — альтернатива пространности. И тут можно опять привести пример с Черчиллем. По поводу первой удачной англичан во время войны (английский парашютный десант взял Крит) Черчилль произнес такой спич: «Это — не конец, это — не начало, это — не начало конца, это — конец начала!»

— Когда у нас уже в реформах наступит «конец начала»?

— Да видно по всему, что мы к нему еще не подошли... Здравица — это преувеличение. Я приведу такой пример. У одного церковного епископа (я не буду называть фамилию) происходил день рождения. Все батюшки довольно пафосно произносили здравицы, желая ему сто лет жизни, триста, пятьсот... Он выступил с благодарной речью и сказал: «Не будем ограничивать милость божью». То есть подчеркнул некое льстивое излишество выступающих. А бытовой тост — просто шутка к месту.

— Не знаете ли вы рекордсменов выпивки?

— Есть рассказ Горького на эту тему. Не знаю, что в нем правда, а что нафантазировано. Есть там эпизод. В 1911 году в лондонскую таверну зашел человек и попросил смирновской водки. Ему налили рюмку. Он сказал: «А большей посуды у вас нет?» Ему налили бокал. Он сказал: «А еще больше?» Ему дали фужер. Он потребовал еще больше... В конце концов, ему предложили кувшин. И вот под аплодисменты тамошней публики он выпил весь кувшин. Вышел хозяин и сказал: «В истории нашего заведения это очень редкий случай. Я попросил бы вас расписаться на медной стойке». Он расписался внизу: «Хлудов, 1911 год». И тогда хозяин с удивлением обнаружил, что выше на стойке была надпись: «Хлудов, 1850 год», а еще выше: «Хлудов, 1790 год». Поколения рекордсменов.

(Продолжение следует). В застольной беседе принимали участие Константин РЫЛЕВ, Сергей МАХУН, Валентин ПУСТОВОЙТ, «День»

(Инициатором этого «чисто мужского» разговора была женщина, горячая поклонница таланта Сергея Борисовича, главный редактор «Дня» Лариса ИВШИНА).

P.S. Дорогие читатели, мы думаем, после такого увлекательного материала, который вы только что прочитали, вам, конечно, захочется увидеть его продолжение. А чтобы не бегать к киоску (к тому времени газета может быть распродана!), лучше подпишитесь на «День» еще в 1999 году. Тогда удовольствие будет гарантировано.