Мэйс, go home!

Я всегда с радостью отвечаю на письма читателей, особенно когда они выражают несогласие со мной. По крайней мере, это означает, что они прочли мои статьи и размышляли над ними достаточно, чтобы ответить. Как ученый я начал заниматься проблемой украинского коммунизма еще в те времена, когда само слово «украинизация» в Украине было под запретом, целые периоды украинской истории уничтожены, национальная память — под запретом, а писатели — расстреляны. Поэтому я особенно рад был прочесть статью профессора Ивана Грущенко (научная специализация профессора не указана) в газете «Коммунист» от 19 ноября.

Похоже, с точки зрения моего ученого оппонента, я в течение тридцати лет спекулировал на Голодоморе, что должно означать, что я приступил к этому делу в возрасте 21 года. Тогда я на самом деле получал степень бакалавра, отращивал длинные волосы, наслаждался обществом девушек и выступал против войны во Вьетнаме. Однако в дальнейшем из статьи становится понятно, что не стоит ожидать от наших читателей-коммунистов большой точности.

В начале 1930-х, продолжает наш ученый читатель, многие голодали из-за «неблагоприятных климатических условий, а также недостатков в проведении коллективизации». Что же это была за плохая погода? Давайте спросим товарища Сталина. Он утверждает, что в то время, как в 1932 году на Кубани, в Терекском районе и некоторых частях Украины действительно плохие погодные условия нанесли ущерб урожаю, они не были и вполовину так плохи, как в предыдущем году (Собрание сочинений, т. 13, сс. 216—217). Если нашего профессора интересует история погоды, он может также обратиться к книге А. И. Руденко «Засухи в СССР», опубликованной Ленинградским гидрометеорологическим издательством в 1958 году. На странице 168 он найдет сведения о том, что в некоторых регионах Советского Союза были засухи в 1931-м и 1934-м, но не в 1932—1933. Проблемой засухи 1931 года занимался председатель Совнаркома Вячеслав Молотов, который заявил в «Правде» 6 февраля 1932 года, что необходимо организовать помощь голодающим Поволжья, а 20 марта того же года та же газета отрапортовала, что 40 000 тонн зерна было собрано «ударными методами» среди жителей Северного Кавказа (в основном казаков), которые уже выполнили норму хлебозаготовок. В переводе на нормальный язык это означает, что к тем, кто уже сдал положенную норму продуктов, просто пришли снова и забрали еще часть зерна.

22 октября 1932 года все тот же Молотов (его настоящая фамилия была Скрябин, и он был племянником композитора) был назначен главой специальной комиссии по хлебозаготовкам в Украине. 18 ноября он провел через КП(б)У резолюцию, которой предписывалось провести переучет ресурсов зерна во всех украинских колхозах и забрать все зерно у тех, кто не выполнил план хлебозаготовки. Более того, единоличники, которые «злонамеренно» не выполнили норму, подвергались штрафу: у них отбирали все другие виды продуктов. Этот декрет можно найти в книге «Голод 1932—1933 років на Україні: очами істориків, мовою документів», опубликованной согласно специальному декрету ЦК КПУ от 16 января 1990 года. Или нам следует считать, что Коммунистическая партия Украины 1990 года, открывшая доступ в свои архивы, — это не та партия, которую защищает профессор? В любом случае, я не вижу тут никакой ошибки. Те, кто отбирал продукты и морил крестьян голодом, делали именно то, что им приказывали. Какой тут возможен был результат, кроме смерти миллионов людей? Чего еще ожидать, если отобрать картофель, фасоль и мясо у виновных в «злонамеренном» отсутствии зерна? Конечно, высокоученый профессор возражает на это, приводя цифры, относящиеся к годам, когда на самом деле не производилось переписей, пытаясь показать, что население росло — чего почему-то никто не заметил, когда действительно проводились переписи. Все это заставляет вспомнить немецких пропагандистов, чей расцвет приходится как раз на начало 1930-х; они могли бы гордиться такой аргументацией.

Еще более похожим на стиль г-на Геббельса выглядит обвинение в том, что в моей дезинформационной кампании (состоявшей, замечу, в цитировании официальных документов Компартии) меня поддерживали такие якобы продажные ученые, как Иван Курас, Дмитрий Табачник и Станислав Кульчицкий. Неужто это я их купил? У меня никогда не было достаточно денег на такую попытку, и единственный среди них, с кем я имел нечто похожее на финансовые отношения, — академик Курас, в чьем институте я одно время работал. Тут я оказываюсь в полной растерянности. Кто кого купил — он меня или я его? В любом случае, я должен признаться, что мне платил зарплату его институт, и никак не наоборот.

Никто не возражает против социальной справедливости, к которой стремились коммунисты. Однако, я думаю, для всех очевидно, что они избрали неверный путь. Не все так гладко в проекте Ницше «искусство забывать как противоядие для искусства истории, или памяти». Морить голодом невинных людей — не есть справедливость, бросать в тюрьмы писателей и историков — тоже. Память очень важна, и я считаю за честь эту клевету, возведенную не только на меня, но и на всех, кто пытался возродить из архивной пыли память о тех, кому было в ней отказано. Не важно, верите ли вы в человечество или в сотворившего его Бога — существуют вещи, которые заслуживали и заслуживают того, чтобы быть частью народной памяти. Те, кто оправдывает или отрицает преступления прошлого, тоже заслуживают, чтобы о них помнили, но судить их вправе только Бог. Эта ноша лежит не на мне.

Автор предлагает мне отправляться домой. А где его дом? Интересы какой страны он защищает, если не Красного Четвертого рейха?