Моя Леся

Совсем не случайно в сегодняшнем номере — в день 140-летия со дня рождения Леси Украинки — читатель найдет интересный набор тем — специальный выпуск «Моя Леся», интервью с лауреатом Шевченковской премии этого года Романом Гораком, который глубоко знает жизнь и наследие Ивана Франко, а также разговор о романе Лины Костенко. В условиях неудовлетворенного спроса на высокое эти выдающиеся украинцы, еще так мало нами осмысленные, предлагают другой уровень общения. Взять их в союзники сегодня — значит, получить очень сильную духовную поддержку.

«...БУДУ СІЯТЬ КВІТКИ НА МОРОЗІ»

Лариса ИВШИНА, главный редактор газеты «День»:

— Моя Леся — из раннего-раннего детства. Из «Лілеї». Лилеи в бабушкином палисаднике и Лесина «Лілея» в моем детском воображении были родными сестрами. Уже впоследствии я узнала, что это было одно из наиболее ранних произведений — 16-летней Леси.

Позже, благодаря нашим хорошим учителям, мы, тогда школьники, побывали в Луцке на спектакле «Лісова пісня». Я эти ощущения помню до сих пор — как духовная высота противостояла примитивизму. Оттуда, по-видимому, и моя особенная любовь к деревьям — каждое дерево мне друг и брат, и мне больно, когда им больно.

В нашем районном Доме культуры в Локачах какой-то наш художник на стене написал:

Возможно, эти строки меня «запрограммировали»?

Были времена, когда писали такие слова. Как важно было их увидеть и запомнить, даже, возможно, не до конца осознавая их значение. Как, кажется, естественным было и то, что я в школьные годы побывала в Колодяжном. Я навсегда сохранила впечатление от тех комнат, от вещей, к которым прикасалась Леся, от фортепиано... И понимание того, что это была чрезвычайно благородная семья. Такая украинская. Такая человечная.

И в это же время в Луцке действовало литературное объединение «Лесин Кадуб». Все это наполняло жизнь глубокими смыслами. Очень важно, когда в юном возрасте оказываешься в такой среде.

Леся — это Волынь. Та Волынь, которая сохранила в себе могучие кристаллы домонгольской Руси-Украины, из которых вырос особенный мир.

Леся — это особый стиль интеллектуального мышления. Он дает представление о том, каким сильным может быть украинский язык. Не только мягким и лирическим — а мощным и энергетическим. Крица!

Кроме того, у нас на Волыни, много Лесь... Нас Ларис в моем классе было трое. Наши родители понимали, кто такая Леся. Для нас, украинцев!

О «МАЛЕНЬКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ДЕТСКОЙ ГОЛОВЕ» И ВЗРОСЛЫХ РАЗМЫШЛЕНИЯХ

Ирина КЛЮЧКОВСКАЯ, директор Международного института образования, культуры и связей с диаспорой Львовского национального университета «Львовская политехника»:

— Леся Украинка в моей жизни — это особый мир. В первый раз я с ним соприкоснулась, когда моя мама читала наизусть, что меня всегда очень поражало, «Мріє, не зрадь», стихи из сборника «На крилах пісень». Конечно, для маленькой девочки трудно было углубиться в смысл этой поэзии — разве что слушать мелодику стихотворения. Потом судьба так распорядилась, что я в школьном спектакле играла роль Мавки. Я многое не понимала, как и каждый ребенок, учила на память, но фраза «О, не журися за тіло» крепко засела мне в голову, и, по-видимому, в первый раз я тогда поняла, что первична не материя, а дух. Вот такая была маленькая революция в детской голове и стимул заинтересоваться Лесей Украинкой и начать ее читать. Вторым таким стимулом стала поездка с родителями на Волынь — мы заехали в Колодяжное. До сих пор храню фотографии, сделанные там, — как стою возле памятника Лесе, у фортепиано. Также вспоминаю, как когда-то на отдыхе тайком читала «Бояриню», которую мне дал Вячеслав Чорновил. Читать нужно было тайно, чтобы никто не увидел, потому что в 1960-х эта вещь была запрещена. До сих пор помню фразу из этой пьесы: «Зломилась воля, Україна лягла Москві під ноги, се мир по-твоєму — ота руїна?».

Потом думала о Лесе уже во взрослом возрасте, находясь на стажировке в Париже — видела, как детей приводят в Пантеон, где похоронены великие французы. Деткам говорили: «Наша литература, как и наши литераторы, — лучшая в мире». Помню, подумала тогда: «Как хорошо, что детей воспитывают в таком духе». Впоследствии, находясь на стажировке в Стратфорде, городе Шекспира, видела, как англичане чтут его память. И думала о Колодяжном — родовом гнезде Леси, о котором мы вспоминаем очень редко, разве что на юбилее... Да, хорошо еще, что у нас бывают Шевченковские вечера, которые из года в год проходят по одинаковому сценарию, и мы не можем преодолеть этот стереотип... И мне не однажды приходило в голову: «А почему каждый год мы не говорим о Лесе? Почему не делаем этого в ни студенческих аудиториях, ни в школе?»

Вспоминаю, как приводила своих студентов на спектакли «Одержима» и «На полі крові», которые ставил «Театр у кошику». Тогда актриса Лида Данильчук опасалась, что в зале не будет тишины. Как же я удивилась, когда мои ребята, дети из села, которые, возможно, впервые пришли в театр, сидели тише воды ниже травы, а выйдя из театра, спрашивали, чьи это спектакли, и очень удивлялись, услышав о Лесе — почему-то думали, что это Шекспир. Меня о многом это заставляло задуматься...

Леся Украинка призывала меня своим высоким словом все время. Еще в студенческие годы я ходила на спектакли театра Заньковецкой «Блакитна троянда» и «Камінний господар». Это были великолепные постановки с прекрасными актерами. А фраза из «Блакитної троянди»: «Тільки з тобою я не сама» — стала для меня ключевой...

Я перечитала все ее эпистолярное наследие и увидела Лесю в качественно ином контексте — как дочку талантливой мамы, любящую сестру, заметила в ней черты человека, способного глубоко переживать свою дружбу, — например, с Ольгой Кобылянской. И тогда осознала, что эта женщина переживала каждый день своей жизни в ежедневном подвиге ради нас. В то время, когда украинский язык был запрещен, когда нашим литераторам «перекрыли дыхание», когда была невозможна рецепция мировой цивилизации к нам, а нас — к мировой цивилизации, она пробивалась сквозь эти заслоны.

Я взяла для себя от Леси умение идти по жизни, когда уже совсем нет сил, умение подняться после падения и идти дальше. И в этом Леся для меня — духовный храм.

Великая Леся хотела сделать то, чего мы не можем сделать до сих пор — ввести нашу литературу в мировой контекст. Мне кажется, что Леся рождена в одно время с Теодором Драйзером, Марселем Прустом, Генрихом Манном. Я думаю о том, что этих великих писателей знают, читают, переводят, потому что считается невежеством их не знать, знают ли в мире нашу Лесю Украинку? Да, она переведена — на языки республик бывшего СССР и языки народов мира. Но могут ли знать Лесю в мире, когда мы, украинцы, не знаем ее?

Бог милостив к нам, потому что подарил нам трех гениев: Лесю Украинку, Тараса Шевченко и Ивана Франко — это те фигуры, которые держат нас как нацию, выносят на своих плечах.

«...ЕЙ БЫЛО СТЫДНО ПЕРЕД СВОБОДНЫМИ НАРОДАМИ»

Ванда ЧАЙКОВСКАЯ, доцент кафедры украинского литературоведения и компаративистики Житомирского госуниверситета имени Ивана Франко:

— Когда говорим в юбилейные дни о Лесе Украинке, всегда преследует чувство вины, потому что упоминавшиеся всегда при такой возможности ее уроки и предостережения остаются актуальными: к голосу поэтессы не всегда прислушивались ни современники, ни потомки. Леся Украинка пророчила с высокой горы, а ее адресаты часто оставались у подножия (может быть, и в самом деле «Для гордої і владної душі життя і воля — на горі високій!»), она пыталась разбудить ум, который был наказан сном за свою непокорность. Великан спал (вспомним упоминавшуюся легенду в последнем стихотворении «Про велета», а между тем враги выцеживали из него кровь...). Погружаясь во времена Древнего Египта и Вавилона, спрашивала, когда окончится вавилонский плен и до каких пор в родном краю будет засилье этого беспросветного рабства?

Один из важнейших уроков, которые мы можем извлечь из огромного творческого наследия Леси Украинки, — это жертвенное служение родному слову и своему народу.

Всевластная безжалостная муза — литература — взяла маленького автора «Надії» и повела за собой, чтобы сделать ее одинокой принцессой. Ей была отмеряна 30-летняя борьба с болезнью, которая ломала только кости, но больше терзали мысли о порабощенной Украине, ее преследовал вид красных следов от кандалов на руках и горькое чувство перед свободными народами.

С грустью осознавая заблокированность родной культуры, «дерзко» взяв, точно вызов окружению, смелый псевдоним, Леся Украинка вошла в литературу, из которой не было выхода, — кроме того, она «никогда не грозилась переходом в чужую литературу...» Ее герои предпочитают скорее погибнуть, чем своим искусством служить врагу (Антей из «Оргії», Ричард Айрон из драмы «У пущі», даже пророческий дар Кассандры, и тот принадлежит лишь родному греческому народу). Не является ли уроком для наших современников предостережение Леси Украинки: не оправдывать любое художественное (и не только) приспособленчество, пусть даже с благими намерениями. Для нее — это не иначе, как предательство. Как при жизни великой поэтессы и драматурга, так и в наше время тот, кто робко прятался в тени, когда нужно было делать свой нравственный выбор, говорить правду, — позже, как стало «можно», приобщался к шеренге под известной «колодой», выдавал себя едва ли не за узника совести. Устами же своих героев, натур сильных, жертвенных и трагических, Леся Украинка утверждает: «Ти мене убити можеш, але жити не примусиш». Ее Одержимая, Тирца, Кассандра, Долорес, наконец, и Мавка и Оксана не приемлют никакого рабства над собой, потому что, по мнению их автора, «раб — це той, кто самохіть несе ярмо неволі». Леся Украинка считала причиной невольничества не социально-экономические обстоятельства, а состояние духа, для нее самым страшным было духовное рабство, нравственная деградация, безвольные стоны, потому что «країна ціла може в них втопитись, доволі вже їм литись». И хотя в Украине «не було ще епохи для поетів, були тільки поети для епох» и им некогда чело не венчали лавровые венки, «страждали співці в самоті», Леся Украинка благословенным словом, которое единственное способно закалять дух, пыталась пробудить застывший разум, так как главным для нее было сделать Украину мыслящей и духовной, она хотела, чтобы человек приравнялся к себе самой своей жизнью, чтобы осознал, какие сокровища спрятаны в его душе, — и лишь тогда он способен сложить камни в фундамент, «щоб не казали люди — тут руїна, щоб мовили: колись тут стане дім!».

«Я ИМЕЛ СЧАСТЬЕ ПРЕВРАЩАТЬ ЕЕ СЛОВО В ЖИВУЮ ЭНЕРГИЮ»

Богдан КОЗАК, народный артист Украины, лауреат Национальной премии им. Тараса Шевченко, актер Театра им. Марии Заньковецкой:

— Судьба мне подарила встречи с Лесей не в смысле кабинетного чтения, а практической реализации — я декламировал ее стихи со сцены, играл в спектаклях, записывал стихи для телевизионных программ и поставил инсценизацию «Орфеєве чудо» по одноименной драматической поэме Леси Украинки и пьесе «Сподіватись» Юрия Щербака. В этом спектакле образ Леси играли: девочка и четыре актрисы, одетые в серое, черное, голубое и белое платья (это символизировало разные периоды жизни и творчества Леси Петровны: от детской мечты до увечья, от надежд юности и серой будничности до высокого духовного взлета)... Я имел счастливую возможность превращать красивое высокое слово поэтессы в энергию, живую мысль и чувство. Леся Украинка — это бессмертный, живой дух народа. Господь дал нам гениального Шевченко, который поднял нас к осознанию национального величия. А Леся Украинка не только великий поэт, но и олицетворение несокрушимого духа нашего народа. Прикоснуться к слову Леси Украинки и пропустить его через себя — значит обогатиться, духовно очиститься и чувствовать свою причастность к великой нации украинцев. И за это ей — низкий поклон и большое спасибо. Для меня, мостиком через века, который соединяет высокую поэзию и несокрушимый дух Леси Украинки с современностью является творчество Лины Костенко.

«ЭТИЧЕСКУЮ УКРАИНУ ОНА ПРОТИВОПОСТАВИЛА ИМПЕРИИ»

Сергей СТУКАНОВ, философ, член Совета основателей Острожского клуба свободного интеллектуального общения молодежи, Донецк:

— На мое восприятие общего образа и ведущих творческих интенций Леси Украинки определяющее влияние оказало обстоятельное исследование О. Забужко «Notre Dame D’Ukraine: Українка в конфлікті міфологій», глубина и широта интерпретаций которой — несмотря на определенную дискуссионность отдельных выводов — должно быть, не имеют аналогов в исследовании ее творческого наследия. Впрочем, достаточно убедительно обоснованный Оксаной Стефановной гностицизм мировоззрения Украинки — хотя не знал тогда ни самого течения, ни его основных начал, — интуитивно прочувствовал еще в старших классах, читая предусмотренную программой мистическую драму-феерию «Лісова пісня». Сакраментальное «О, не журися за тіло! Ясним вогнем засвітилось воно», вложенное в уста лесной Мавки, навсегда определило личность «моей» Леси Украинки — художницы, которая в извечной антиномии тела и души отдавала преимущество последней, осознавая изменчивость (но, поэтому, неизбежную обусловленность) первого, «обреченного» на духовное преображение; которая была склонна искать надежных бытийных оснований и ценностных ориентиров в мире духовных сущностей. Интересуясь впоследствии антропософией — духовно-научным учением, основанным современником Ларисы Косач, австрийским философом Рудольфом Штейнером, у которого, по примечательному совпадению, 27 февраля отмечается 150-я годовщина со дня рождения, — акцентировал внимание на очевидных параллелях в мировосприятии этих выдающихся людей и не единожды возвращался как мысленно, так и фактически, снова и снова перечитывая магистральные эпизоды, — к упомянутой мистерии. Итак, «моя» Леся Украинка — фигура универсальная, которая мыслила категориями человека и мира; впрочем, вкладывала в этот мир — как его неотъемлемую часть — духовную (этическую) Украину, противопоставленную империи. Вчитаться в нее и воплотить ее в материальном мире — еще надлежит нашему и последующим поколениям украинцев.