Шахтеры нарушают закон, чтобы выжить

Когда люди умирают на производстве — это страшно. Но еще страшнее, что общество уже не реагирует на очередную гибель шахтеров, уже привыкнув (хоть это и звучит кощунственно) к смертям на шахтах. При этом то же общество или безучастно, или негативно реагирует на попытки шахтеров «выбить» у правительства заработанные ими деньги, даже не поинтересовавшись, как нынче живется и работается шахтерам.

«ЗАКРЫВАЮТСЯ ШАХТЫ, ИХ ДНИ СОЧТЕНЫ ИСТОЩЕННЫЕ НЕДРА НИКОМУ НЕ НУЖНЫ...»

Родина стахановского движения сегодня оказалась заложницей собственной славы. Приняв на себя удар непродуманной правительственной политики по реконструкции угольной отрасли, Стаханов, можно сказать, разом лишился всего, чем жил и гордился все эти годы. Ныне он похож на большой корабль, у которого насквозь продырявленное могучее днище. Не зря, видно, кому-то в голову пришла аналогия с известным «Титаником», и с легкой руки этого человека люди меж собой с горечью стали именовать свой город Стахаником.

Истощились, оскудели недра стахановского региона. Его шахтный фонд является старейшим в Донбассе: шесть предприятий введены в эксплуатацию в конце прошлого — начале нынешнего столетия, девять не подвергались реконструкции за весь период эксплуатации, а последнюю шахту построили почти сорок лет назад. В этом смысле регион, безусловно, требовал и требует к себе внимания государства, участия в своей дальнейшей судьбе. И государство участь Стаханова определило.

Программой ликвидации угольных предприятий, попавших в разряд неперспективных, предусмотрено закрыть восемь шахт. Одни закрыли по плану, другие самоликвидировались поневоле. Одновременная остановка угольных предприятий, пять из которых имеют между собой гидравлическую связь, создали ряд проблем, связанных с существенным изменением геологической и гидрогеологической среды местности. По этой причине раньше срока вышла из строя шахта им.Ильича, захлебнувшись водой, такая же участь постигла «Максимовскую». Вода похоронила миллионы тонн угля, оборудование, в один момент выбросила на улицу тысячи горняков.

«Еще в ноябре 1997 года, — рассказывает председатель профсоюзного комитета этой шахты Иван Калле, — мы обращались в компанию «Укруглереструктуризация» с просьбой взять нас под санацию. Это помогло бы в главном — сохранить рабочие места не только для своих шахтеров, но и принять часть горняков с «Максимовской», которая так скоропостижно закрылась. С «Максимовской» к нам перешло бы и оборудование, в котором шахта им.Чеснокова нуждалась. Однако пока наш вопрос решался в Минуглепроме, «Максимовская» «потонула», а с нашим предприятием поступили так, как посчитали нужным. О людях, которые остались без работы, а значит, и без средств к существованию, никто не думал».

Шахта перестала быть кормилицей. Сегодня она напоминает могилу, надгробным памятником над которой служит забетонированный шахтный ствол.

Официальная статистика безработицы, без учета скрытой, достигает в Стаханове 40%, задолженность по пенсиям — 7 месяцев, растет смертность от недоедания и болезней, связанных с психологическими стрессами. Из 56 тыс. трудоспособного населения непосредственно в сфере производства заняты только 38 тыс. Прокормить остальных они не в состоянии. Люди сами ищут способы выживания, нередко при этом нарушая закон. Оправданием же служит простое объяснение: а разве правительство не совершает преступление, начав геноцид против собственного народа?

«УМИРАЮЩИЙ ГОРОД, БЕГЛЕЦОВ НЕ КОРИ»

Побывав в поселках — и там, где шахты закрылись, и там, где они еще работают, — наблюдательный человек сразу обратит внимание на такую особенность. Большинство населения — женщины, дети и старики. Как в войну. С той только разницей, что раньше мужчины уходили на фронт, сегодня — уезжают на заработки... В Россию, Беларусь — куда угодно, где платят живые деньги. В Москву и Санкт-Петербург уехала, например, половина мужского населения поселка Лозовской Славяносербского района, устроившись там грузчиками, строителями, а кое-кто и торговать пошел, но только так, чтобы другие не знали — засмеют. Но жить ведь как-то надо. Хотя и в России сейчас много не заработаешь.

В поисках заработков многие съезжают с насиженных мест целыми семьями, бросая дома и квартиры. Спроса на недвижимость в шахтерских поселках нет. За трехкомнатную квартиру в Стаханове просят тысячу долларов. В соседнем Теплогорске такую же жилплощадь предлагают купить за $ 100—200, а в Лозовском цены вообще доходят до смешного. Выгоднее, выходит, оставить домик, не прилагая усилий к его продаже. Да и населению выгодны бесхозные строения — есть чем поживиться. Дома разбираются до фундамента. Кирпич продается, а деревянные детали идут на обогрев жилищ.

Психология шахтеров со временем меняется. Еще два года назад разговоры о смене профессии они встречали в штыки. Дескать, мы — шахтеры и никогда не опустимся до того, чтобы крутить хвосты свиньям в колхозе. Сегодня часть горняков понимает, что такие амбиции уже не к месту, ибо единственным источником для того, чтобы выжить, была и остается работа.

«...ОТБИРАЮТ НАДЕЖДУ У ШАХТЕРСКИХ СЕМЕЙ»

Что бы там ни говорили, а шахтерским женам и матерям сегодня труднее всех. Мужик злость и растерянность перед завтрашним днем водкой зальет и забудется на время, а женщина каждый день душу рвет: где взять деньги, чем кормить семью, как подольше прожить на килограмм крупы? «Хлеб да каша — пища наша». Такая вот поговорка опять стала популярной у народа. А у иных и каши нет.

Татьяна Замлинская и Наталья Тимошенко, молодые работницы жека шахты «Словяносербской», воспитывают детей без мужей. У одной их двое, другая имеет одного ребенка. Прокормиться, не получая зарплату уже несколько месяцев, трудно. Правда, в последнее время они стали по списку получать в поселковом магазине в день по одной булке хлеба. Если в продаже тот хлеб, что пекут в Лозовском, они расписываются за 42 копейки, если привозной — за 60 копеек. Хлеб выдается в счет погашения зарплаты, а задолженность по шахте шагнула уже за семь месяцев. Съестные запасы давно кончились, рассказывает Татьяна. Хорошо, хоть хлеб стали давать. Супом да хлебом семьи и перебиваются. Когда совсем есть нечего, женщины ведут детей в шахтную столовую. Там кормить не отказываются. Не густо, правда, — каша с подливой да сухой салат из капусты, но все ж ребенок не голодный. Не за бесплатно, конечно, из зарплаты потом вычтут. Да и на том спасибо.

И голодно, и холодно в шахтерских поселках. Нынешней зимой все шахтные дома Лозовского простояли без отопления. Полнейший абсурд: «Славяносербская» ведет угледобычу каждый день, а отапливать жилища нечем. Так и прозимовали люди в холодных домах: центральное отопление не работало, а за потребление электроэнергии для обогрева приходится много платить, при этом зарплату и пенсию жители не получают уже который месяц.

Особенно тяжело в тех семьях, где шахта забрала кормильца. В 1994 году в результате взрыва погибло 30 горняков. Среди них — сыновья Галины Сербиной и Любови Савчук.

— Когда похоронили наших ребят, — вытирает слезу Любовь Борисовна, — обещали и материально помогать, и памятник хороший поставить. А прошло время — и забыли про нас, хотя мы считаемся семьй погибшего. Когда же напоминаем руководству шахты о том, что они нам обещали и квартиру отремонтировать, и продуктами подсобить, начинают говорить, что мы спекулируем именем погибших. А моему сыночку всего-то 21 год исполнился, когда шахта его убила. Сейчас бы я внуков нянчила и хоть какую-то помощь от сына имела. А так осталась одна-одинехонька... Хорошо, что еще тружусь, на хлеб зарабатываю. А ведь многим матерям, кто остался в поселке без кормильца, уже далеко за 70 лет, некоторые сильно болеют. Но никому из начальства — ни тем, кто здесь сидит, ни тем, кто из Киева руководит, — нет до них дела. Разве что простые люди кусок хлеба дадут.

... От низкой температуры кое-где в квартире Сербиной отошли обои. От этой сырости холодно и неуютно. Холодно от черной траурной ленточки на большой фотографии красивого темноволосого Кости, погибшего в шахте. От пустого горячего чая. От рецепта праздничного шахтерского блюда — котлет без мяса, которые готовятся из житнего хлеба, сырой картошки и лука. Может быть, это и вкусно, но только сильно злыднями пахнет.

«...КАК ЖЕ ДЕТИ ТВОИ КОЛЫБЕЛЬ СВОЕЙ ЖИЗНИ УБЕРЕЧЬ НЕ СМОГЛИ?»

Кто как может сегодня, так и выживает. Одни горняки продают свой труд в соседней России, другие открывают собственную добычу угля в тех местах, где угольные пласты выходят на поверхность. Несколько ведер проданного угля могут прокормить один день. Третьи живут за счет того, что плохо лежит. В милицейских протоколах это квалифицируется как хищение государственного имущества, люди же свои поступки объясняют по-своему. По их логике, они возвращают себе то, что шахта задолжала за долгие годы.

После закрытия предприятия, когда завершен процесс вывоза шахтного оборудования на поверхность, компания «Укруглереструктуризация» начинает демонтаж производственных и административных зданий. Работа идет медленно, поскольку ни денег, ни техники, ни людей на это не хватает. Народ размышляет так: было бы правильным, если бы правительство, которое не может прокормить шахтерский народ, разрешило населению самим производить демонтаж, пообещав оплату в виде бывшего в употреблении строительного материала. Люди разобрали бы здания в два счета. Причем без техники.

Впрочем, население тащит кирпичи и металлоконструкции и без всякого разрешения и страха быть наказанным. Среди бела дня и на виду у всех. Борис Андрианович Маляновский, в обязанность которого входит охрана объекта закрытой шахты им. Ильича в Стаханове, с одной стороны, жалуется на чрезмерную наглость отдельных «народных удэкээровцев», которые уже позарились и на работающий высотный кран, ведущий разбор зданий, с другой стороны, сочувствует людям. Пенсию и зарплату ведь 8 месяцев не дают, а кирпич хоть и «бэушный», но штуку можно продать за 6 копеек, а килограмм железяки принимают по 50 копеек и дороже. Вот народ и промышляет.

Ну, с шахтными постройками понятно. Их все равно по плану должны убрать и территорию бывшего производства городской власти сдать в том виде, в каком она была перед тем, как здесь выросла шахта. В этом смысле население где-то ускоряет данный процесс. Но воруют ведь, обносят и те здания, которые не подлежат ликвидации. В том же поселке Лозовском население «донага» разобрало большое двухэтажное совершенно новое здание универмага. Вынесли все — окна, двери, перегородки, крышу, металлические конструкции и коммуникации и сегодня уже разбирают стены. Такая же участь постигла поселковую баню. А в Стаханове народ почти полностью разобрал шахтный профилакторий. Оглядки на то, что в результате хищений пострадают другие, нет. И это не эгоизм, а способ выживания. И он толкает людей на невероятные поступки, на высочайший риск, который в отдельных случаях оборачивается трагедией.

Отсутствие надлежащего контроля притягивает тех, кто готов поправить свое материальное положение не только ценой собственной жизни, но и жизни других людей. В поисках цветного металла и угля, оставшегося на глубине нескольких сот метров после того, как шахту закрыли, некоторые смельчаки вскрывают изолирующие перемычки, «выгрызают» охранные целики угля, а в обрушенных породах разбирают норы-проходы, достигающие порой длины до 100 метров и больше. Таким образом они прокладывают путь к тем местам, где, по сведениям, есть чем поживиться. Все чаще горноспасателям приходится выезжать на ликвидацию аварий, возникших в результате несанкционированного проникновения в выработки закрытых шахт. В нынешнем году произошло два несчастных случая, в результате чего потухшая шахта стала могилой для двух металлосборщиков. Одному из них, безработному горняку, едва исполнилось 20 лет. Как ни старались горноспасатели, все же не смогли достать тела погибших из-под земли. Место гибели горняков, навечно оставшихся под толщей обрушенной породы, сегодня обозначено на поверхности только скромным маркшейдерским знаком.

Гибель горняков заставила обследовать все входы в шахту и снова их забетонировать. Доступ в подземный «Клондайк» стал невозможен. Говорят, что некоторые «старатели» злым словом помянули своих погибших товарищей, из-за которых многие лишились своего хоть и опасного, но доходного бизнеса.

...Пока еще Стаханик держится на плаву, хотя большинство его «пассажиров», не веря в свое спасение, предлагают: «Выпьем, давай, напоследок, шахту помянем свою».

P.S. Заголовком материала, а также страниц из жизни людей и городов послужили строчки из стихов шахтера Виктора Мостового и врача-горноспасателя Игоря Страхова.

КСТАТИ

Преодолеют ли кризис новые постановления?

Уменьшение количества «живых» денег, поступающих при расчетах за уголь, рост объемов бартерных операций являются основной причиной увеличения задолженности по зарплате шахтерам. К такому выводу пришли горняки на последнем заседании координационного совета угледобывающих предприятий. Например, только 5,1% от стоимости реализованной продукции были оплачены деньгами в четвертом квартале 1998 года Министерством энергетики, невзирая на постановление правительства, в соответствии с которым уровень бартерных операций не должен превышать 65%. Сложная ситуация на шахтах не только из-за задолженности по зарплате. С каждым годом уменьшается производственная мощность шахт, используемая только на 2/3, а это недостаточно. Ежегодно падает добыча угля, в сравнении с 1990 годом она снизилась вдвое. По подсчетам Минуглепрома, для замены устаревшего оборудования на шахтах необходимо выделить 600 миллионов гривен. Только на девяти угольных предприятиях из 39 объемы реализуемой продукции перекрывают затраты на ее производство, и только три шахты обеспечили это условие без господдержки. Из них одна только шахта имени Засядько добывает больше угля, чем 61 шахта с годовым уровнем добычи 100 тысяч.

Руслана ПЕСОЦКАЯ