Сталин и память

«Наше обязательство перед историей заключается в том, чтобы переписывать ее», — сказал Оскар Уайльд. Будучи русской, я хорошо знакома с переписыванием истории. Советский Союз потратил целое столетие на то, чтобы ретушировать бородавки на носу у Ленина, подтасовывать статистические сводки по урожайности, а также на то, чтобы сделать умирающего Юрия Андропова не таким мертвенно-бледным. Но в отношении Сталина — умершего 50 лет тому назад — большинство из нас сейчас переписывают историю, делая вид, как будто целого ее куска никогда и не было.

Не поймите меня неправильно: Сталин не исчез подобно тем людям, которых он отправил в ГУЛАГ. Его не стирали из нашей памяти, подобно Троцкому или Бухарину.

Однажды, когда я выходила из московского такси, водитель поднял свой шарф, чтобы показать мне фотографию Сталина, прикрепленную к его куртке. И я задумалась об этом тайном жесте. Этот человек, казалось, был представителем настоящего подполья, одним из тех, кто чувствовал себя потрясенным и преданным тем миром, который вырос из горбачевской гласности и перестройки.

Но цепляться за прошлое, не подвергая его критике, возможно, лучше, чем позволять прошлому овладевать настоящим. В конце концов, именно история побудила югославов превратить свой уголок Европы в средневековую бойню, где процветало насилие, грабежи и осадное положение. 28 июня 1989 года, в день святого Витуса, в то время как большая часть восточных европейцев осмелились мечтать о свободном от коммунизма будущем, миллион сербов приготовились к прыжку в прошлое вместе со Слободаном Милошевичем, спустившись на поле Черных дроздов в Косово, чтобы отметить шестисотую годовщину поражения сербов в войне с турками.

Естественно, история — это не лекарство с этикеткой, предупреждающей о том, в каких дозах его следует употреблять. История — это то, что дает нациям их характер, их институты, их самобытность. Ее можно неправильно читать или неправильно использовать, но никогда нельзя нормировать. Милошевич не дал сербам избыточную дозу истории; он просто давал ее, как им это представлялось, не разбавляя критикой.

Ясное дело, лучше всего взглянуть в лицо истории — и самому себе — решительно и открыто, и сделать из нее самые честные выводы. Но какие правильные выводы следует сделать, когда вы имеете дело с такой историей, как полная кровопролития эпоха Сталина? Некоторые из нас готовы взглянуть на прошлое открыто, преследуя при этом, если хотите, цель самосовершенствования. Другие больше озабочены тем, чтобы использовать ее для оправдания провалов или даже агрессии; в данном случае история — это жалость к самому себе. Некоторые же просто продолжают заниматься самообманом.

Реже всего встречаются те, кто стремится к самосовершенствованию. В последнее время только Германия или, скорее, Восточная Германия смотрит в лицо своему прошлому, чтобы переделать себя. Но чтобы появилось стремление заняться необходимым самоизучением, потребовалось совершить такие чудовищные преступления, как преступления Холокоста. Все, что было бы менее ужасным, возможно, оказалось бы недостаточным.

Для русских, уже долгое время расколотых на славянофилов и западников, жертвенность конкурирует с самоизучением там, где речь идет об истории. В 1989 и 1990 годах, когда рухнул коммунизм, и установилась гласность, многие русские с жадностью начали искать «факты». Что стало причиной голода в тридцатые годы, и был ли этот голод спланирован? Как много людей погибло во время партийных чисток? Что на самом деле Хрущев сказал о Сталине в своем секретном докладе в 1956 году? Исторические факты стали новостями, которые печатаются на первых полосах газет.

Для других кончина политической системы означала конец не просто исторических повествований, которые они знали, но также империи, и даже чувства национальной самобытности. В эту пропасть ступили политики и историки правого толка, которые изображали русских, как жертв «ложной культуры», и обвиняли иностранцев во всех несчастьях. Многие теперь испытывают затруднения — как же им понимать семь десятилетий коммунизма? Еще больше людей просто перестали пытаться это понять.

Никогда не будет легко создать такую версию русской истории, с которой согласятся все русские; этому противостоят конкурирующие концепции национальной самобытности. Но некоторые другие страны, сбросившие кожу коммунизма, очень даже готовы принять новую историю — даже такую, которая основана на фантазиях и выдумках — чтобы она соответствовала их нынешним нуждам.

Примером тому является Украина. Есть ли история у Украины? Для нее очень хорошо подойдет придуманная история — и кто предоставит лучшую историю, чем украинская диаспора, которая страстно желает оказать поддержку земле своих предков? И, возможно, не случайно, что первый учебник истории независимой Украины был написан в Торонто, а не в Киеве.

До сих пор Россия, страна крайностей, или вела бурные дискуссии относительно Сталина, или полностью замалчивала и предавала забвению этот вопрос. Такие колебания способствуют тому, что много людей (и не только пожилых) голосуют за коммунистов. Герман Греф, молодой министр торговли и экономики России, ответил на благожелательный вопрос о том, были ли его родители политзаключенными ГУЛАГа, следующим образом: «Ну и что, в то время все были политзаключенными».

По правде говоря, немногие люди, за исключением немцев, готовы быть честными в своем примирении с прошлым. Многие другие в основном говорят о том, что заслуживает похвалы, замалчивают все постыдное и приукрашивают все остальное — или же делают вид, что прошлого вообще не существует.

Однако прежде, чем поддаться пессимистическим настроениям, следует рассмотреть кое-что еще. Хотя невозможно иметь слишком много истории, можно тратить слишком много времени, заглядывая в нее. Поскольку, подобно прошлому, будущее также нуждается в том, чтобы его написали. Если русские сейчас не говорят о Сталине, это, возможно, потому, что мы сейчас заняты написанием истории будущего.

P.S. К вопросу о «придуманной» истории. Да, именно украинский канадец Орест Субтельный первым открыл для нас (со своими плюсами и минусами) незашоренную историю Украины. Когда он был гостем «Дня», то выказал удивление, что его книга «Україна. Історія» стала учебником, ведь она писалась еще тогда, когда УССР была фактом истории. Но горы учебников, вышедших за 10 неполных лет со времени широкой публикации этой книги так и не «насытили» нас. Книга исторических этюдов «Україна Incognita» газеты «День» стала вторым цельным проектом в независимой державе. Помните мнение, озвученное К.Марксом: «Демократичность англичан заканчивается, когда разговор заходит об Ирландии»? Не хотелось бы думать, что эта мысль актуальна и для нас. Полагаем, здесь есть повод для дискуссии: почему за пределами Украины распространено мнение о том, что у нас нет собственной истории? Достаточно ли сделано для того, чтобы нас и нашу — украинскую — историю знали в мире? Предлагаем экспертам и читателям высказать свои мнения.

Нина ХРУЩЕВА преподает историю и международные отношения в университете Новой школы и Колумбийском университете.