Тайный и явный миры Бориса Куновского

Владимир ГОНЧАР

Есть в Кривом Роге место, где останавливается время. Там пахнет степью и детством, а немногочисленных гостей со всех сторон обступают причудливо замершие образы из известных рассказов, повестей, сказок и легенд. Вы не поверите, но, притаившись, там можно услышать голоса Одарки и Карася, Вакулы и Черта, спесивых Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, Бабы-Яги, Лешего и еще Бог знает кого. И те, кому посчастливилось удостовериться в этом, уже никогда не будут говорить об этих существах как о воспроизведенных в дереве — пусть даже рукой талантливого мастера. Они будут вспоминать их исключительно как живых, в характерах которых отражены тончайшие черты человеческого естества. Те счастливцы всегда будут стремиться вернуться туда еще раз, чтобы попытаться приблизиться к хозяину этого дома — 72-летнему Борису Павловичу Куновскому, который, уединясь в стенах своего жилища, работает на радость себе и людям. Это спасает его от мрачных реалий сегодняшнего дня и болезни, которая сорок лет назад парализовала правую часть тела и отняла у художника рабочую руку.

— Борис Павлович, в последние годы вы не часто беретесь за резьбу тарелок и скульптур из дерева, не рисуете картин. Можно ли сказать, что работа над книжными знаками сейчас является для вас более интересным направлением?

— Дерево — прекрасный материал, но на работу с ним у меня сейчас просто не хватает времени — успеть бы выполнить все заказанные книжные знаки. Вот, скажем, недавно из села Сосновка Кировоградской области пришло письмо от племянника митрополита Ивана Даниловича Павловского. Этого священника НКВД расстреляло за «контрреволюционную деятельность». Так вот, его племянник просил меня сделать книжный знак с изображением митрополита и прислал некоторые материалы об его жизни. Они меня настолько растрогали, что я решил сделать не только экслибрис, но и гравюру, посвященную Павловскому.

Бывают и письма другого характера. Один пенсионер мне пишет: «Хочу, чтобы Вы сделали мне экслибрис, но я очень ограничен в деньгах. Я перестану пить, брошу курить, но насобираю денег, чтобы отблагодарить вас за работу». Ну как ему отказать? Кроме того, я получаю большое количество предложений из многих стран мира принять участие в выставках экслибрисов. Но даже не на все эти приглашения могу ответить.

— Как вы начали работать над книжными знаками?

— На втором курсе Московского полиграфического института у меня случился паралич — полностью парализовало правую сторону тела. Два года был инвалидом первой группы, не мог ни сидеть, ни разговаривать. Врачи сказали, что я никогда не смогу работать правой рукой и советовали приучаться всю работу выполнять левой. Было очень тяжело. Но не рисовать я не мог. Поэтому, когда вернулся в Кривой Рог, попробовал себя в жанре шаржа. Свои пробы как-то послал в городской «Красный горняк», а мне оттуда отвечают: у вас интересные работы, но неуверенная линия (смеется. — Авт. ). Потом печатать все- таки начали. Позже я взялся за этюды и портреты. Со времнем понемногу начал приобщать к работе и правую руку. Собственно, к работе над книжными знаками меня подтолкнуло состояние моего здоровья. И как это ни парадоксально, сегодняшним состоянием своего здоровья я обязан именно работе над книжными знаками.

Сначала я попробовал использовать более податливый для обработки материал — линолеум, а когда почувствовал силу в руках, перешел на оргстекло. Это очень захватывает и дисциплинирует. Если я с неделю не поработаю в мастерской, сразу чувствую, как слабеет правая рука. Поэтому работа для меня — спасение. И не только в физическом смысле. Благодаря книжным знакам я расту. Люди из различных уголков Украины и из-за границы пишут мне, заказывают экслибрисы и рассказывают свои истории. Истории своего села, города, своей семьи, выдающихся исторических деятелей, которых я не всегда и знаю. Это заставляет меня искать дополнительную информацию, которая, безусловно, обогащает мой внутренний мир.

— Что сделало вас тем Борисом Куновским, которым вы являетесь?

— Прежде всего — это тот удивительный казацкий край, в котором я вырос. Меня всегда вдохновляли пейзажи наших степей, крестьянский быт и фольклор. Я увлекался казачеством и всем тем, что с ним было связано. В детстве картина Ильи Репина «Казаки пишут письма турецкому султану» произвела на меня такое огромное впечатление, что я сделал себе оселедец, чтобы быть похожим на героев этой картины. Сызмальства я очень почитал Шевченко, копировал его рисунки, и эти мои копии, которых набралось на целый альбом, уже готовили к отправке на выставку в Киев. Но помешала война.

Люблю Гоголя. Это такой богатейший мир, такое разнообразие образов, которые питают творчество художника, что с ним не сравнится больше никто. Из современных писателей мне очень близки Лина Костенко, Борис Мозолевский, Владимир Михайличенко, Иван Хоменко — их творчество тоже дает мне большой импульс.

— Вы всю жизнь разрабатывали украинскую тематику, которая не очень поощрялась в советское время. В связи с этим у вас никогда не возникало проблем?

— В конце 70-х на рудник, где я работал художником, как-то приехал мужчина лет сорока и пригласил меня пройти поговорить в кабинет. Я было обрадовался, думал, что человек хочет заказать себе что-то. Когда он вытаскивает из кармана и показывает мне удостоверение КГБ. Я как глянул — прямо холод прошиб от пяток до спины. Дело в том, что кое-кто из моих родственников пострадал от этой службы. И я уже думал, что из-за этого в неблагонадежные зачислили и меня. А он начал допытываться, чем я занимаюсь, кроме рисования плакатов. Я ответил, что иногда дома чеканю и работаю по дереву. Он сообщил, что в КГБ поступило письмо, где меня обвиняют в украинском национализме. Я объяснил ему, что вырос в селе, где уважительно относились к народным обычаям, легендам и верованиям. Сказал, что делаю это исключительно для себя и никому не показываю. Возможно, это убедило его, и он вскоре оставил меня в покое.

— А вы действительно тогда никому не показывали то, что создавали в собственной мастерской?

— А кому оно тогда нужно было? Конечно, показывал некоторым знакомым. Так один деятель мне прямо в глаза сказал: все это хлам, еще год-два — и никто даже не будет вспоминать о героях моих работ. Но все произошло не так, как он говорил. И после объявления независимости Украины ко мне из Днепропетровска приехали люди, отобрали несколько работ и повезли в Киев, чтобы поставить их на конвейерное производство. На радостях, я позвонил тому кагэбисту и все, как есть, рассказал. Он, кажется, тоже за меня порадовался (или сделал вид, что эта новость его обрадовала) и поздравил с таким неожиданным поворотом дел. А в общем, я и сейчас не очень стремлюсь к демонстрации своих работ в дереве, поскольку делал это для собственной души, а не для кого-то.

А вот оставить после себя альбом, в который вошли бы мои этюды, натюрморты и станковые гравюры, мечтаю. Или хотя бы альбом экслибрисов. Но мне уже 72 года, здоровья нет, а на пенсию не разгонишься — большую половину отнимает квартплата. Хотя есть у меня друг, который входит в оргкомитет по празднованию 225-летия Кривого Рога. Года два назад он говорил, что мои книжные знаки запланировано издать отдельным альбомом ко Дню города. Но что-то сейчас об этом никто не вспоминает. А я и не спрашиваю — не люблю навязываться...

СПРАВКА «Дня»

Борис Павлович Куновский родился 10 июня 1927 г. в Кривом Роге. Вырос в селе Зеленое. Закончил геологический факультет Криворожского горнорудного техникума. В 1958 году поступил в Московский полиграфический институт на факультет художественного оформления книг и журналов, который вынужден был оставить по состоянию здоровья. Работал художником-графиком в криворожском Доме науки и техники, художником на руднике имени Розы Люксембург. Пенсионер.

Работает в техниках ксилографии, линогравюры, пластики. Экслибрисами, которых насчитывается уже более 200, занимается с 1969 года. Участвовал в городских, областных, многих республиканских и международных выставках. Экслибрисы Бориса Куновского из цикла «Шевченіана» экспонируются в каневском музее «Тарасова гора» и музее Кобзаря в Торонто (Канада).