Тегеран-11,

11 февраля — пик десятидневного празднования революции Фаджр (рассвет). Миллион людей на главных улицах и площадях Тегерана. Они несут национальный флаг длиной в 16 км. Толпа скандирует: «Мубарак, поздравляем с народным восстанием!», «Смерть Мубараку!», «Египтяне, тунисцы, мы с вами!». Традиционно множество плакатов, на которых надписи на фарси дублируются по-английски: «Прочь США!», «Прочь Израиль!». Президент Ахмадинежад с трибуны: «Уверяю вас, что, несмотря на вражеские планы и благодаря сопротивлению народов, появится новый Ближний Восток — уже без США и сионистского режима. Объединяйтесь и не бойтесь продажных правительств — победа уже близко!»

Но Ахмадинежаду мало «нового Ближнего Востока». Он обещает, что в этом году «умрет либеральная капиталистическая система». Ясно, что объединяет Ахмадинежада — несмотря на совершенно разные личный бекграунд, вероисповедание и идеологическую афилиацию — с Чавесом и Лукашенко. Но в этом и суть конфликта Ахмадинежада с оппозицией. И наивно, и поверхностно доверяться клише западных медиа о «диктаторе Ахмади» и «прозападной, продемократической оппозиции» в событиях после президентских выборов 2009 г. Прежде всего, в действующей политической системе никто не может узурпировать власть: избранный на мажоритарной основе парламент может объявить импичмент президенту; за всеми ветвями власти следит на предмет соблюдения исламских норм верховный лидер, которого избирает (и может убрать) Совет мудрецов из десятков мулл, выполняющий, по сути, функции Конституционного или Верховного суда. В такой системе противовесов немыслимо перетащить на свою сторону (подкупить, запугать) такое количество известных в обществе и влиятельных людей. Это, собственно, и есть та демонизированная западными медиа «исламская республика».

А кто они, эти «демократические кандидаты» Мусави и Кярруби, не признавшие результаты даже после пересчета? Мусави — бывший премьер. За «реформистами» стоит экс-президент Рафсанджани, которого называют «фисташковым миллиардером», еще один экс-президент Хатами, безуспешно в свое время предлагавший Клинтону «диалог культур». Кого они представляют? Крупный капитал, готовый капитулировать всей страной перед санкциями, которые, как мечтает Х. Клинтон, «должны покалечить Иран». Они с ностальгией вспоминают 1990-е, когда сами руководили, Запад щедро давал кредиты, а Иран держался в тени мировой политики, ограничиваясь лишь революционной риторикой. Крупный капитал жирел на восстановлении разрушенной войной с Ираком страны, пока президентом не стал университетский профессор Ахмадинежад. В основу своей политики он положил обеспечение экономических интересов простого народа, которым везде пренебрегает «либеральная экономическая модель». Выглядит так, что оппозиция хочет примирения с США и Западом в обмен на допущение своих «жирных котов» на мировой рынок, на кредитные линии и свою долю в приватизации, прежде всего, понятно, нефтяных богатств (едва ли не первое требование оппозиции). Другой важный момент: все оппозиционеры напоминают о своей близости к имаму Хомейни, участии в революции, клянутся в верности его идеям и исламской республике. Они защищают право Ирана на ядерные исследования, уверяя, что они исключительно мирные. Словом, единственная проблема для них — «диктатор Ахмадинежад». Иранская революция, продолжающаяся и сейчас, на удивление напоминает ту Великую французскую: свои робеспьеры, дантоны, эберы и мараты. Если хотите, свои троцкие, бухарины, сталины... Параллели между иранской революцией 1979 г. и революцией в Египте 2011 г. напрашиваются сами собой. Накануне падения шах обещал (как и Мубарак) «услышать революцию» и предложил новое правительство, которое будет «руководствоваться Конституцией, соблюдать справедливость, без репрессий и коррупции». А тогдашний президент США Дж. Картер публично ждал от шаха «реформ в экономической и социальной сферах». Ну, точь-в-точь, как Обама с Мубараком.

Падение Мубарака делает невозможным нападение США или Израиля. Раньше Вашингтон, что было известно и без Wikileaks, договаривался с некоторыми «умеренными арабскими режимами», с тем же Каиром, что в случае нападения те публично пожурят для сохранения лица, но тайком даже поблагодарят. Теперь даже в Тель-Авиве поняли, что нападение вызовет такой всеарабский протест, последствия которого будут для него просто апокалиптическими.

«Это была моя революция», — с грустью вспоминает события 2009 г. студентка Махия, которая сама предлагает быть моим гидом в Национальном музее. Она оканчивает университетский факультет искусств и показывает свой альбом с собственными комиксами в умелом американском стиле. Она хочет поехать в США и работать в мультипликации: «Я люблю Обаму». «А за что?» — мой вопрос ее на мгновение озадачивает, но она изобретательна: «Потому что не люблю нашего».

Я снимаю на «соньку» демонстрантов. Кто-то сзади опускает руку на мое плечо — полицейский просит показать документы. А мой паспорт в отеле на рецепции. В участке мне сначала приносят тарелку с фруктами, напрасно пытаясь объясниться на фарси. Меня передают людям в гражданском, которые переводят меня из одного в авто в другое, в который раз пытаясь выяснить, кто я и где мой паспорт. Наконец, появляется один с хорошим английским. Меня везут в отель: «Сэр, вы только не переживайте, никаких проблем. Сегодня особенный день, очень чувствительный, понимаете? Чтобы снимать, нужно иметь карточку министерства. А в другие дни — никаких проблем». Я все понимаю. В стране, где посреди дня убивают ученых-физиков (и известно — кто), где, бывает, взрываются бомбы в толпе, такая бдительность не должна шокировать. В отеле ксерокопируют мой паспорт, фестивальный бейдж и программу конференции, в которой я принимал участие. «Сэр, вас никто не обидел в Иране? Были ли какие-то проблемы? Вы приедете еще?» — спрашивают они на прощание, пожимая руку. Еще бы!