Теорема

Мое пребывание в Неаполе подходило к концу. Позади было двухдневное блуждание круглосуточно возбужденным и прекрасным городом, крепости и музеи, десятки влюбленных на набережной, полнолуние над морем, опасный лабиринт Испанского квартала, хаос улиц, мопедов, автомобилей, кофеен, жары, прибоя. Я фотографировал практически все, что видел, пленка кончалась, я покупал новую и фотографировал вновь.

А теперь я стоял на перроне, ожидая поезда, который наконец вывезет меня из этого соблазнительного ада в более предсказуемые места. Был рассвет, хотя нет, скорее, еще ночь. Ничего не происходило, оставалось только ждать. Но... Мой несколько рассредоточенный после бессонной ночи взгляд остановился.

Напротив, с другой стороны железнодорожного пути, на перроне, на каменной скамье спал бомж. Не турист, не студент; по всем признакам — обычный бродяга из тех, которые еженощно осаждают местный вокзал. Он занял свое жесткое ложе полностью, вытянувшись. Из-под белоснежной простыни была видна только округлость смуглой головы с утомленным даже во сне лицом, вписанная в острый угол — локоть руки. Снизу его тело охватывала массивная прямоугольная скобка — блестящая темно-серая мраморная скамья. И со всех сторон огромной рамкой — плиты перрона, грубые и незыблемые колонны по бокам, бетонный навес, с которого лили ровный, призрачно-яркий свет — без теней и полутонов — длинные флуоресцентные лампы. Фоном к этому — ровная темно-зеленая стена безлюдного поезда на соседнем пути, полоска пустого ночного воздуха над ней. Камни, металл, искусственный свет, царство прямых углов и математических линий, но центром этого — непредвиденный живой элемент, никому не нужное человеческое тело в торжественных белых пеленах, со смуглым сгустком страдания в непрочном пристанище сна.

Это была настоящая «Пиета» ХХI века. Сильнейшее впечатление о путешествиях, о Неаполе, о ночи в Неаполе, о ночи вообще. Я вынул фотоаппарат, открыл объектив... Но пленки не было. Все использовано до последнего кадра.

Вот именно этого, последнего, не хватило.

Его всегда недостает именно в таких случаях.

Хотя, конечно, можно верить в то, что как наличие, так и отсутствие чего-либо глубоко закономерно. Поэтому именно на таких сценах пленка всегда будет заканчиваться. И единственное доказательство чего-то слишком настоящего, более правдивого, чем технологии, чем воспроизведенные и распечатанные образы, — сохранится лишь в воспоминаниях, в словах, в глубине того причудливого устройства, которое спрятано в каждой голове — там, где такие кадры очень четкие, иногда лучше, чем хотелось бы.

А сам путь приведения доказательств — это и есть, по-видимому, искусство?

Или дело только в вере?

Или все-таки в Неаполе, самом крупном в мире скоплении галлюцинаций, которому невозможно сопротивляться?

Ворота великого и сумасшедшего города раскрылись и наконец выпустили меня.