Украинский Диоген

37-летний Николай Сас уже второй год живет на дереве в лесу. Словно птица, сделал себе «гнездышко» — хату из бревен на высоте метров двадцать от земли — «чтобы никто не смог мой покой нарушить». Такого жилья, он убежден, еще никто и никогда в мире не ставил. Можно себе только представить, как тяжело и рьяно он трудился на этих «лесах» в воздухе. «Проект себе в голове составил, за одну зиму построился. Уже в марте новоселье справил», — говорит философ-отшельник.

Кто же он, сей странный человек? Деревенский. Родился в Завадовке Чемеровецкого района, что на Хмельнитчине. Там же рос, в школу ходил. Потом учился в Мелитопольском педагогическом институте на биологическом факультете. Впоследствии учительствовал в родной Завадовке — «приобщал подрастающее поколение к знаниям законов природы». Имеет давнее увлечение альпинизмом: «Со многими в одной связке ходил». Дважды женился и разводился. О других подробностях своей «бывшей» жизни молчит. А я и не допытываюсь. Благодарю его за то, что хоть рассказал, почему он здесь, на дереве, поселился и как ему живется в храме Природы.

Корреспондент «Дня» — первый журналист, которому посчастливилось «открыть» этого добровольного последователя Робинзона, Маугли, Тарзана... Уже знаю доподлинно: кроме него, Николая Саса, никто не переступит порог этой хаты на дереве в лесу никто, кроме него, не будет жить в тех стенах и под той крышей, что вон там, на дереве...

На верхушке старого ясеня спрятался среди зеленых ветвей... домик. Добротный — из колод и с дымоходом.

Мой попутчик, учитель музыки из села Большой Карабчиив Алексей Трачук зовет: «Агов, Николай Николаевич, ты дома?» (Он в свое время учил в школе жильца того домика на дереве в темном лесу). «На месте», — слышим ответ. «Тогда выходи, гости к тебе», — зовет мой Вергилий.

К сожалению, услышанным с вершины дерева приглашением «заходите в дом» нам не пришлось воспользоваться. Разве что Тарзаном надо было родиться, чтобы на то дерево подняться. Еще только о том подумалось, а затворник уже тут как тут — стоит под своим ясенем, доброжелательно здоровается с нами...

Однако — о месте «прописки» Николая Николаевича. Сюда от Хмельницкого неблизкий свет. Сначала нужно добраться в райцентр Городок, потом — в село Большой Карабчиив. А оттуда уже с учителем-проводником — в село Грыцькив. От Грыцькива до леса — недалекий путь. Вон она, опушка, заваленная буреломами. Переходим по мосткам через узенький ручей, поворачиваем направо — на еле угадываемую тропку, и дальше, дальше, вглубь леса. Аж там наш поводырь Алексей Трачук как-то резко, неожиданно остановился, позвал своего бывшего ученика...

Деревья шумят под ветром, птички разные неистовствуют — славят жизнь. Все, кажется, дорого и мило в этом мирке, в котором уединился 37-летний Николай Николаевич. И с чего бы то, по какому понуждению, зачем, спрашиваю у отшельника, к такой жизни, пусть извиняет, докатился? Не возмущается, а удивляется такому вопросу. Не от нечего делать, мол. «Я уже достиг того возраста, когда склоняешься к размышлениям», — объясняет. Ищет ответ на извечный вопрос философии: то ли природа, то ли идея первична? Кто ищет, тот находит. Он — биолог по специальности. В свое время учительствовал в Завадивке, к которой отсюда, от леса, километров пять или шесть. Там же в Завадивке и вырос. «Ареалы сон-травы, лесной лилии, медвежьего лука, других трав уменьшаются. Нужно что-то делать, чтобы не исчезли совсем», — рассказывает Николай Николаевич. Он и делает — собирает семена, сеет. Уверен, что посеянное взойдет, и не пропадут, не исчезнут бесследно те ареалы.

«Собираю хворост, разжигаю костер, смотрю, как полыхает пламя. Тогда мне Кавказ вспоминается», — рассказывает Николай Николаевич. Почему Кавказ? На Кавказе он брал уроки по альпинизму. И только?

Мне, к сожалению, не пришлось увидеть интерьер тех пяти метров квадратных «жилой площади» на семерых ветрах и на высоте метров двадцати от земли. Наверное, по той уважительной причине, что на Кавказе не бывал. Поэтому — из рассказа самого «жильца»: «Что там? Дом как дом: кровать, стол, книжная полка, печь, где я трапезу себе готовлю».

Если внешне, то и действительно, дом как дом: с окном, дверью, дымоходом и даже водосточным желобом. Что же там, на книжной полке? Произведения Бальзака, Вольтера, книжки по астрономии (и тут — «дивлюсь я на небо та й думку гадаю»), по биологии, агрономии.

Вот это оно, практическое сочетание знания с самопознанием? Или, может, это нормально, что хотя бы один понял, наконец: он лишь частица природы, а не царь. Вот и вернулся в свою среду. Но не дорогой ли ценой — отказался от обычных, как у всех, радостей жизни, хоть каких-то признаков цивилизации? Вспомнил, что дважды был женат. А что случилось и почему, то не объяснил. Допытываться же, ворошить чужое прошлое было как-то не по-человечески. Однако он говорил об измене, лжи, заговорах, лицедейство и фарисейство и еще о многом... От этого убежал?

Иногда он оставляет свой домик, идет в Завадивку, где живет его старенькая мать. Но пребывание среди людей Н.Саса так непродолжительно, как летняя ночь. Опять спешит в свой мир — там шестеро хилых лисят, которых он «ставит на ноги». Там таки слышно, как дикие кабаны заботятся о своем продолжении. Говорит о недавней неожиданной встрече на лесной тропинке с барсуками — «разминулись мирно».

Как-то очень странно сей мир устроен. Тот говорит, что живем, как в темном лесу. А сей строит дом в лесу и находит полное душевное согласие с деревьями, зверями и птичками. Ничего не поймешь. Да, видимо, и не нужно. В Грыцькиве, Большом Карабчииве о нем, Николае Сасе, говорят: не от мира сего. Разве это имеет какое-то принципиальное значение для того, о ком говорят? Переживает и сильные ветра, когда его дом качает-расшатывает аж до седьмого неба — слушает, как гремят громы, падают вековые деревья.

Деревья ломаются по отдельности, а леса стоят. Его же дерево — не крайнее в лесу. И он, хотя и уединился, — не крайний. И дом его — не крайний. На опушке под ясенем разработал участок, где выращивает все, из чего состоит каждодневный рацион затворника. «Словно медведь, запасаюсь энергией на зиму», — говорит. Зимой же не спит, как медведь.

День начинается, когда еще только восходит солнце на небосводе. А он это раньше всех видит, ибо к солнцу ближе. Аж на двадцать метров. Тогда Николай живей спускается с высоченного дерева, бежит метров триста или немногим больше к Смотричу, который в этом урочище тихо несет свои чистые воды в глубоком каньоне, и, словно птица, летит с высокой кручи в воду, где чувствует себя, как рыба в воде...

Достиг полного единения с природой, которую считает храмом. Просто хранит какую-то свою тайну или пытается разгадать тайну мироздания? И не завоет ли вскоре волком от этого одиночества? Молчит. Какую-то свою думу тяжкую думает. После чего молвит о печалях людских в Завадивке — народ трудится, но от того ничего, кроме беды, не имеет. Еще не растерял все надежды, еще на что-то надеется. Это пока взойдет солнце над Завадивкой, другими близкими и далекими селами, он, сей молодой, здоровый душой и телом мужчина, здесь, в лесу, пребудет? А потом «назад» вернется? «Возможно», — отвечает Николай Сас. И когда же то солнце взойдет, чтобы ему, просветленному от уединения, вернуться в село, к людям?..