Владимир ВЫСОЦКИЙ: «Мне дожить не успеть!»

Двадцать лет назад его не стало. Помню шок от внезапной, как затмение, потери, обрушившейся на страну. Его смерть стала личным горем многих миллионов. Умер тот, кто вошел в кровь и плоть, в самое нутро народа, стал «своим» для работяг и академиков, зеков и ментов, солдат и интеллигентов. Кто в своих надрывных песнях дал новый голос целой стране, лишенной права слова собственным руководством и его фарисейской идеологией. Умер — и грандиозная Московская олимпиада с ее секундными страстями была забыта. У гроба Высоцкого выстроилась не только многосоттысячная очередь в Москве — вся громадная страна справляла поминки по своему певцу, пила по- черному водку, врубала на полную мощность «Коней привередливых» и захлебывалась слезами. Страна потеряла свой голос.

Официальная версия была — сердце. Все догадывались: травля, одиночество, водка. Уже потом, через много лет просочилось: наркотики. Друзья и поклонники поэта по крупицам, по слову собрали все, что было хоть как-то связано с ним. Валерий Перевозчиков издал книгу «Правда смертного часа» — свидетельства тех, кто был рядом с Владимиром Высоцким в последние месяцы, дни, часы его жизни. Это страшный документ о том, как надрывался он в попытках «соскочить с иглы», какой ужасной была «ломка», когда одной с жуткими скандалами вытребованной им ампулы хватало лишь на час-полтора, а дальше снова начинался ад.

В том 80-м году смерть буквально в упор била по нему и его окружению. Еще в апреле врачи сказали, что в таком состоянии, как у Высоцкого, не только выступать — жить невозможно. Они давали ему от силы два месяца. В мае, когда он уехал в Париж к Марине Влади, покончил с собой отец Оксаны Афанасьевой — 20- летней девушки, которая в последние пару лет фактически была женой Высоцкого. Сам он в это время загремел во французскую психбольницу в Шаратоне — по дороге в Париж самолетные попутчики-«почитатели» допоили Высоцкого до белой горячки.

В июне от рака крови умерла сестра Марины Влади — Одиль Версуа, а он не сумел вырваться на ее похороны (или уже не мог?). В начале июля внезапно скончался его старый приятель, актер Таганки Олег Колокольников, и Владимир был под тяжелым впечатлением от его смерти. А в середине месяца застрелился замминистра МВД, генерал Крылов, с которым Высоцкий дружил и который не раз вытаскивал его из неприятных ситуаций. Все это действовало на него угнетающе, он часто повторял, что и сам скоро умрет. «Игла» требовала все новых и новых доз, он со своим невероятным напором, умноженным еще и «ломкой», вымаливал их у знакомых врачей и медсестричек. Они расшибались в лепешку, лишь бы добыть заветную ампулу: «Сам Высоцкий просил!»

Большинство бывших друзей-актеров (он ушел из Таганки еще в начале 1980 года, оставив за собой только роли Гамлета и Свидригайлова) уже почти и не пытались хоть как-то повлиять на Высоцкого, окончательно пошедшего «вразнос». Да они и не знали о наркотиках. Не догадывались, что врачи скорой помощи, дежурившие в последнее время на спектаклях с Высоцким, были «свои», имели в запасе шприцы не только с сердечными препаратами, но и с наркотиками.

Были отчаянные попытки нескольких друзей (Валерия Янкловича, Оксаны, Валерия Нисанова) вытащить Володю с того света. Они дневали и ночевали в квартире Высоцкого, сам он метался по комнате и сутками кричал от боли, требовал хотя бы водки — чтобы заглушить муки. Его личный врач Анатолий Федотов испробовал на нем свою методику снятия «ломки», методику очень спорную — но ведь никаких иных не существовало. Высоцкий очень доверял Федотову — однажды тот уже спас его в Средней Азии, сделав укол, когда у Высоцкого остановилось сердце.

А тут еще некоторые приятели приносили бутылку-две, Владимир выпивал, и все лечение шло насмарку. После одного такого явления актера И.Б., не выдержав, хлопнула дверью Оксана. Внизу, у подъезда, она глянула наверх — и обмерла: Высоцкий висел на руках на балконе восьмого этажа и кричал: «Вернись!». Она буквально взлетела на восьмой этаж и вытащила его. (Высоцкий хотел венчаться с Оксаной, даже купил кольца. И в то же время стремился в Париж, к Марине, у него был билет на 29 июля).

Утром 23 июля приехали знакомые реаниматологи из института Склифософского и увидели Высоцкого посиневшего — он, наколотый Федотовым смесью седуксена и хлоралгидрата, был уже в бессознательном состоянии, в асфиксии. Хотели срочно забрать его в больницу. Но Федотов не дал. Да и забирать-то было некуда — руководство Склифа к Высоцкому относилось резко негативно.

Весь день 24 июля Высоцкий метался по квартире, был настолько невменяем, что Федотову и Оксане пришлось привязать его простыней к кровати. Поздно вечером Федотов ввел ему очередную дозу хлоралгидрата. И в буквальном смысле проспал Высоцкого. Прилег на часок, вскочил в полпятого — а Володино сердце остановилось. Второй раз «запустить» его не удалось...

Впрочем, был ли возможен у этой истории другой финал? Они, эти друзья, наделали немало ошибок — но кто бы сумел вытащить Высоцкого из такой наркозависимости? «Остановить его было все равно, что пытаться удержать на взлете реактивный лайнер». Это Алла Демидова. Бессмысленно кого-то упрекать, в том числе и актеров Таганки, при жизни с трудом переносивших грандиозную славу их соратника, а после его смерти столпившихся у гроба со своими воспоминаниями. Другие почитатели великого поэта просто посвящали ему свои стихи. Это было феноменальное явление, такого мировая история больше не знает: за полгода в создаваемый музей Высоцкого поступило свыше тысячи стихотворений и песен, посвященных ему! Но в этой «высоцкиане» было несколько стихотворений иной ценности: написанных еще при его жизни. Одно из них было мое. Мои друзья, актеры Ленкома, передали его Владимиру Семеновичу в 1977 году, и он, по их словам, отозвался о нем благосклонно.

Прошло двадцать лет. Творчество Высоцкого оказалось невероятно живучим. До сих пор почти на любой раскладке кассет есть его записи, да еще в количестве, недоступном почти ни одному современному певцу. Пару лет назад российская шоу-братия подготовила ко дню Владимира Семеновича концерт из его песен. Лучше бы помолчали нынешние звездули, не позорились — настолько жалкими были потуги большинства из них своими манерными голосками изобразить что-то из Высоцкого! Получилось так, что он из своего далека устроил смотр современной эстрады — и она продула по всем статьям.

У каждого человека независимо от того, довелось ли ему лично встречаться с Владимиром Семеновичем, или знакомство было лишь заочное, которое ограничивалось лишь прослушиванием магнитофонных кассет, был свой Высоцкий. Мы попросили композитора Владимира БЫСТРЯКОВА рассказать о том, что он значил в его жизни.

— Где-то 1966 году театр на Таганке гастролировал в Киеве. Именно тогда они показывали самые сильные спектакли, в которых блистал Владимир Высоцкий: «Пугачев» и «Десять дней, которые потрясли мир». Я ходил на все постановки театра. Познакомился со многими артистами, но к Владимиру Семеновичу стеснялся подойти. Ждал оказии. Мои друзья договорились привести Высоцкого ко мне в гости, заинтересовав его тем, что хозяин — большой поклонник французского шансона. Им увлекался и Владимир. Я специально для этой встречи подготовил ему презент: пластинку с песнями Шарля Азнавура. Накрыл хороший стол, но... Высоцкого перехватили по дороге и увезли на какую-то правительственную дачу. Мы не встретились. Для меня Владимир Высоцкий — это прежде всего реформатор песни. Он сумел приземлить свои произведения, убрал ложный пафос, который царил на тогдашней советской эстраде. Он пел языком народа, его произведения были энергетически сильными, а сочетания гласных и согласных делало некую вольтову дугу. Одни только рычащие звуки позволяли произведению делать язык жестким и очень образным. Для меня Высоцкий — прежде всего поэт-бард. Это явление и эпоха в нашей культуре. О его смерти я узнал из маленького некролога 3 на 4 сантиметра, напечатанного в «Советской культуре». Помню, как защемило сердце. Ведь он умер в разгар московской олимпиады, и его смерть стала полуподпольной. Власти ограничивали посетителей, хотевших попрощаться с артистом. В своей смерти он повторил печальную судьбу великого Прокофьева, который тоже умер в один день со Сталиным. И смерть гения осталась незамеченной.