ВОПРОС «Дня»

Мирослав ПОПОВИЧ, член-корреспондент Института философии НАН:

— Существует один отрицательный, но очень показательный пример. В свое время, когда в Албании сменился режим, вся страна, как в свое время и жители теперь уже постсоветского пространства, так сказать, целиком ушла в «МММ» — превратилась в одну большую финансовую пирамиду. До такой степени безумного «ожидания чуда» у нас, к счастью, не было, однако желание обогатиться быстро и не прилагая усилий завладело многими. Мне кажется, случилось это в основном по двум причинам. С одной стороны, потому что уважение к богатому не исчезало, тем более, что украинцы привыкли к прямой зависимости между богатством и упорным трудом. С другой — возведенная в идеологию ненависть к богатым за годы советской власти не могла не наложить свой отпечаток. Сегодня, к счастью, мы переживаем период «очухивания». Но быстрых изменений в нашем сознании, а значит, и уровне жизни, думаю, ждать не следует. И объяснить это можно, ответив на второй вопрос: я не думаю, что изменение форм собственности повлияло на наше отношение к труду потому, что единственная, признаваемая большинством из нас, форма собственности — это воровство. Многие из тех, кто понял, что получить достаток можно легально, до сих пор ходят в удивлении.

Виктор НЕБОЖЕНКО, политолог, президент агентства корпоративной поддержки «Трайдент»:

— На мой взгляд, украинское общество особую страсть к большому богатству никогда не выказывало — отношение к нему не поменялось даже в советское время. Богатство ассоциировалось с инородными элементами, то есть представителями других национальностей. Или же стремительное обогащение связывалось с захватом — военными операциями казаков. В общем, владеть богатством в понимании украинца — это либо опасно, либо неприлично: недаром «крепким» стандартом на украинской земле всегда считался «середняк». Что, в общем-то, исходя из очевидного: «успешное государство — это государство с сильным средним классом» — явление положительное.

Елена ДОНЧЕНКО, доктор социологических наук Института социальной и политической психологии:

— Теоретически, богатыми хотят быть все, однако желание богатства, а также понимание, что это такое, у разных наций разное. У украинцев «основа сборки» не такая, как, к примеру, у представителя Европы. Мы — люди земли, которые эту самую землю покидали лишь в случае крайней необходимости, мы подчинены сезонным ритмам последней, нас можно назвать «укорененными». Европеец даже физически способен больше трудиться, а значит, и зарабатывать. Эти особенности определили и отношение к богатству: для большинства это элементарный достаток, то есть наличие самого необходимого, а не сверхбогатство. Конечно, события последних десятилетий, резкий переход от одного строя к другому не могли не внести определенные коррективы в психофизиологический портрет украинца. Думаю, однако, что превратить за короткое время дикий капитализм в цивилизованный у нас не выйдет — именно потому, что у нас иная ментальная ритмика. Сложно утверждать, что новые формы собственности что-то изменили в плане отношения к труду. По логике, это, конечно, должно было произойти. Однако у нас случилось несколько иное: форма исчезла вовсе, и «содержание» теперь просто некуда поместить. Пока в Украине не будут работать законы, то есть суть изменений не будет четко сформулирована «наверху», ожидать каких-либо перемен не приходится.

Ирина БЕКЕШКИНА, кандидат социологических наук, старший научный сотрудник Института социологии:

— Скорее всего богатыми мы быть не хотим. Хотя если задать этот вопрос респондентам, каждый ответит, что, безусловно, хочет. В то же время, если разобраться в их понимании богатства, окажется, что украинцы в большинстве своем просто хотят жить лучше. В любом обществе найдется 10% тех, кто будет работать при любых условиях и столько же — кто опять-таки при любых условиях этого делать не будет. У остальных отношение к труду зависит исключительно от условий. Долгое время у нас существовала четко определенная планка, выше которой при всем желании прыгнуть было нереально. В связи с этим в первые годы независимости сформировался миф о том, что советская система напрочь убила в нас заинтересованность в труде. Тем не менее практика показала обратное. Почему, например, в воскресенье после четырех часов дня я возвращаюсь с дачи и вижу открытые ларьки с прессой? Почему многие магазины стали работать без перерыва и выходных и, условно говоря, со звонком сотрудники не убегают? С изменением форм собственности у нас появилась устойчивая мотивация к работе. Когда появляется перспектива заработка и осознание зависимости качества и количества работы с вознаграждением, мы можем работать без выходных и перерыва.