Я проспал падение Берлинской cтены...

Я проспал падение Берлинской cтены — в Долине ничего не ведающих в Эльбских Песчаниковых горах. Я очень сожалею об этом. Мой радиоприемник в автомобиле «Трабант» на юго-востоке ГДР ничего не принимал. Но, собственно говоря, у нас все равно были другие дела, чем слушать радио или смотреть телевизор. И тем не менее — даже если мы, как, например, я, еще каждый день работали и как раз посещали занятия по измерению колебаний в аварийном доме Объединенных профсоюзов ГДР — мы были в курсе. Не слишком были в курсе все те, кто следил за Мирной революцией только по телевизору: одни, потому что боялись участвовать в этом, другие потому, что жили не в Саксонии, а в Нижней Саксонии.

Ведь эта осень 1989 года, а не осень 1977 года — года террористов из RAF (Rote Armee Fraktion — Фракция Красной армии. — Прим. перев.), была действительно Немецкой осенью. И Мирная революция была действительно революцией, потому что она радикально изменила соотношение сил. 9 ноября 1989 года, в день падения Стены, для всего мира стало очевидным: сегодня немцы самый счастливый народ в мире. В момент падения Стены закончился раздел Германии и Европы. Не прозвучало ни одного выстрела, не было даже раненых. Люди обнимали своих охранников, хотя у этих еще несколько часов назад было ощущение, что им придется стрелять в людей.

Однако это счастье имело свою предысторию. Она была ознаменована верой в свободу каждого человека. В то время, как поляки и американцы никогда не считали раздел Германии чем-то нормальным, некоторые «левые» в старой Федеративной Республике были убеждены: раздел был справедливым наказанием за развязывание Германией Второй мировой войны и за убийство миллионов европейских евреев. Правда, на вопрос, почему за это должны были расплачиваться только люди в восточной части Германии, находясь за Стеной и колючей проволокой, они не могли дать никаких разъяснений. Они не знали ничего о силе воли к свободе сотен тысяч людей, которые перед этим были на улицах. Они не могли даже радоваться скандированию лозунга «Народ — это мы!». Ведь этот народ — воспитанный в социалистической школе ГДР, а не верующими в социализм преподавателями поколения 68-го года в Федеративной Республике — после этого демократического требования очень быстро нашел новый лозунг для своей первой содержательной декларации: «Мы один народ!»

Мы получали большую поддержку от своего партнерского муниципалитета из Западной Германии в работе нашей небольшой оппозиционной группы в моем родном городе Форст в Лаузитце, непосредственно на польской границе. Без восковых матриц и принтерных чернил, а нередко также и без цветной титульной страницы мы бы не смогли печатать наш «Aufbruch» («Пробуждение»), как назывался наш «самиздатовский» листок. Но о попытке жить в правде и о стремлении к свободе мы узнали скорее от Вацлава Гавела, из его Хартии 77, или от польской «Солидарности». Во времена холодной войны также и в Восточном блоке всегда были люди, которые сознательно называли себя антикоммунистами. В 1978 году один из них стал Папой Римским, а в июне 1989 года еще один премьер-министром в Варшаве. ГДР же, хотя и была первой страной, где после смерти Сталина в 1953 року разразилось народное восстание, подавленное тогда с кровопролитием, как в Венгрии в 1956 году или в Чехословакии в 1968 году, в 80-е годы довольно поздно подключилась к этому процессу. Но в то же время не слишком поздно, потому что жизнь нас не наказала. Сфальсифицированные муниципальные выборы в мае 1989 привели к волнениям в стране, не утихающим вплоть до краха ГДР. Объявление об открытии венгерско-австрийской границы вызвало огромную волну эмиграции граждан ГДР, которые согласно Основному закону (Конституции) Федеративной Республики всегда считались германскими гражданами. Западногерманские посольства в Будапеште и Праге буквально за одну ночь почувствовали на себе, насколько важными являются определенные параграфы Основного закона, от которых многие партии были готовы отказаться еще за много лет до этого. Когда по окончанию летнего перерыва 4 сентября 1989 года после молитв за мир в церкви Св. Николая в Лейпциге снова начались понедельничные демонстрации, то это уже были не требования заявителей (на выезд из ГДР) «Мы хотим прочь отсюда!», а угроза не выехавших власть предержащим «Мы остаемся здесь!». Попытка ГДР продемонстрировать в начале октября суверенитет путем разрешения транзита на Запад через Дрезден поезда с занявшими в свое время посольства беженцами привела к дальнейшим волнениям, продолжившимся 7 и 8 октября 1989 года в Дрездене, Плауэне и даже в Берлине. ГДР решила сузить зону свободного передвижения также и на Востоке и попыталась закрыть государственную границу с Чехословакией и Польшей. Но это больше не функционировало, ведь слишком много движения, слишком много воли к свободе было в народе. Когда потом, 9 октября 1989 года, на понедельничной демонстрации в Лейпциге 70 000 человек мирно и со свечами в руках выразили свой протест, я у себя дома в Форсте записал: «Все обошлось мирно, но не невзирая, а именно благодаря тому, что многие, несмотря на страх и призывы избегать центр города, приняли участие в демонстрации». Мирная революция принесла всем своим участникам свою первую крупную победу. Государство не осмелилось применить силу.

С этого момента у меня больше не было никакого страха. Стало ясно: на следующей неделе — ведь все имеет свой немецкий порядок — придет вдвое, а еще через неделю — вчетверо больше. После этого, конечно же, и во многих других городах Восточной Германии проходили понедельничные демонстрации. То, что начиналось в небольших масштабах с малым количеством мужественных людей под крышей церкви в 70-е и 80-е годы, в течение одного единого месяца перерасло в волну протестов, внутри которой даже закаленные офицеры-пограничники в Берлине вечером 9 ноября 1989 года не смогли противиться накатывающимся массам людей иначе, как произнести ставшую уже легендарной фразу: «У нас потоп». Я на гражданском митинге 8 ноября 1989 года в Пирне в Саксонии сам видел, как мастера-ремесленники и другие простые люди снова обрели свой политический голос и с большим юмором высмеивали судорожные усилия правительства ГДР вновь стать хозяином положения. Падение Берлинской стены стало для многих из участников скорее закономерностью, чем неожиданностью. Пьеса «За железным занавесом» была уже сыграна, когда он пал. Но только ликование всего мира показало всем, что здесь играют великолепно историю европейской свободы.