Чехов как «поп-материал»

Наконец-то премьера сорокинской «Москвы» докатилась и до Киева. Да, пускай имя режиссера Александр Зельдовича в титрах стояло первым, но зрители пришли посмотреть творение именно автора «Голубого сала». Правда, киевская премьера немного запоздала. В Москве лента на суд публике была представлена еще 31 ноября 2000 года. Сам фильм снимали целых три года.

Значащийся соавтором сценария, а по большому счету полноправный автор, главный «литературный извращенец» России В. Сорокин в очередной раз во всем великолепии продемонстрировал весь набор того, что одних заставляет захлебываться от восторга, а других — пожимая плечами, откладывать в сторону его книги и уходить из зала во время просмотра фильма, как это было в столичном Доме кинематографистов. Русский балет вперемешку с матом, неотличимые друг от друга герои и антигерои, откровенные эротические сцены и почти чеховские чаепития… «Москву» по полному праву можно назвать классическим образчиком авторского кино. Фильм воспринимается как один сплошной и не всегда доступный зрителю поток сознания, что, как известно, является фирменной «фишкой» европейских кинематографистов, и, по большому счету, авторским кино, как таковым. И Европа фильм приняла. «Москва» стал безусловным фаворитом 57-го Венецианского кинофестиваля и Лондонского кинофестиваля. Фильм назван в России «лучшим отечественным фильмом 2000 г.» по 6 номинациям, признан лучшим по рейтингу газеты «Известия», получил премии «Золотой Овен» за лучшую операторскую работу и лучшую киномузыку. Успех был тем более впечатляющим, что сам кинопроект — созданный в 90-х фильм про девяностые — многим казался невероятным. И сразу после премьеры вокруг ленты развернулись жаркие дискуссии. Одни «Москву» ругали, в аргументах упираясь на…, другие хвалили, видя в фильме настоящую тоску по-чеховски.

За мощной спиной Сорокина, кажется, совершенно затерялся Александр Зельдович. Автор сценария чувствовался в любой сцене, любой фразе. Впечатляет оператор Александр Ильховский, который стильно сочетает нежные черты Татьяны Друбич на «фронтире» с пафосными видами современной и старой Москвы в качестве фона. Композитор Леонид Десятников написал великолепный саундтрек, который создатели фильма назвали «мощно-постмодерным». Что сие означает, сказать не берусь. Но мелодия за душу берет, особенно когда героиня Друбич (Ольга) — девушка, больная аутизмом — нескладно ее подвывает, не попадая в ноты (за кадром ее исполняла профессиональная певица). Что еще раз заставляет вспомнить о Сорокине, для которого такие детали, как песня, профессионально исполняемая фальшиво, — просто бальзам на душу. В актерский состав, помимо упомянутой уже Друбич, вошли Ингеборга Дапкунайте, Наталья Коляканова, Александр Балуев, Виктор Гвоздицкий, Виктор Павлов.

В основе сюжета «Москвы» оригинальный ход — это современная интерпретация чеховских «Трех сестер» и «Вишневого сада» одновременно, обыгранная, по словам Сорокина, в стиле «московского неодекаденса». Сам автор сценария про фильм говорил: «Мне понравилась идея сделать квазичеховский фильм о шести персонажах, заинтересовала работа с Чеховым как с поп- материалом. Это был литературный поп-арт».

Причудливый мир «новых русских» (или, как, вероятно, назвал бы их автор, «неоновых русских»), умных, стильных, богемных и уже давно не «малиновых» оказывается порочным замкнутым кругом, в котором «три сестры» — а на самом деле мать и дочери — существуют. В отличии от чеховских, в Москву не стремятся, поскольку уже живут там. Живут не особо весело, но и не так, чтоб уж очень грустно. Запросто спят с мужчинами друг друга, правда, делают это в какой- то тоскливо-мрачной обстановке. То из жалости, то в пустых полуночных вагонах метро, то через карту Европы с вырезанной на месте Москвы дырой…Их мужчины — «новый русский» Майк (А. Балуев), мечтающий отстроить «Новый русский театр» и уверенный в своем предначертании служить России, рафинированный и аморфный интеллигент-психиатр, еще школьная любовь «сестры»-матери Марк (В. Гвоздицкий) и шустрый делец-курьер, который с удовольствием при возможности «кидает» своего друга на 2 миллиона долларов-Лев (С. Павлов). Переигрывают все. Нарочито и со вкусом. «Отчего ты стал такой церемонный?» — спрашивает Ирина (Н. Коляканова) Марка. Этот вопрос можно задать и остальным актерам в фильме. Огромное количество крупных планов, общих планов, долгих и, казалось бы, выпадающих из фильма песен и прогулок, которые в итоге «потянули» фильм на 144 минуты, безукоризненно скадрированны, чтобы зритель видел — это не просто Москва-река пять минут на экране, это идеальная аутентическая визуализация прозы Сорокина. Получилось — увидели. И не преминули заметить, что и тут явно не режиссерский, а сорокинский ход, когда ради формы можно если не отбросить содержание полностью, за ненадобностью, то хотя бы максимально отсрочить его еще одним красивым (или не очень) видом Москвы. Такое неторопливое развитие событий первым нарушает Марк, покончивший с собой из-за трагической и невозможной любви к психически нездоровой, но все равно прекрасной Оленьке. На чемодане, забитом ее фотокарточками, он съезжает, как на санках, с лыжного трамплина и разбивается. (А как, по-вашему, должен совершить суицид сорокинский психиатр?). Затем пуля киллера настигает мецената Майка, прямо на открытии его «Нового русского театра». В самом завидном положении оказывается Лев — он женится на Ольге и на Маше, потерявшей жениха-театрала.

Какая же она, Москва девяностых? Она как Греция, в ней есть все. Нет, стоп. «А чего же в ней нет? — Например, дешевого кокаина», — отвечает израильский подданный Лев Маше. В ней нет «Нового русского театра», который фанатично строит Майк. Вот практически и все. В остальном, как везде. Театр все-таки строится, и единственной проблемой остается дорогой кокаин. Психиатр Марк ставит свой диагноз. Постсоветская Россия и Москва как ее центр для него — сгусток оттаявших пельменей. Прежде они были заморожены страхом, и их можно было разлепить. Этим психоаналитик Марк и занимался. Теперешняя слипшаяся Россия не поддается рациональным процедурам. Ольга говорит, что все есть рвота, которая обрушится, если «дернешь за кавычку» — поймешь, что все тут ненастоящее, и проанализируешь, как оно сделано. Москва-пельмени, Москва- рвота, Москва-кокаин. Кулинар Сорокин заварил из этих ингредиентов свою «Москву». Но все же заварил в кавычках, ожидая, возможно, что «дернуть» все-таки никто не решиться. Ведь Москва слезам не верит.