Катерина ДОВЛАТОВА: «Отец не любил Фэй Данауэй, раздувавшую ноздри»

К юбилею Сергея Довлатова (3 сентября писателю исполнилось бы 65 лет) в российском издательстве «Махаон» вышла книга «Речь без повода... или Колонки редактора», куда вошли колонки Довлатова, написанные им во время работы в нью-йоркской газете «Новый американец», которую он возглавлял в течение двух лет. На презентацию книги из Америки приехали вдова писателя Елена Довлатова, его коллега Петр Вайль и дочь Катерина, интервью с которой, опубликованное на сайте www.izvestia.ru , мы предлагаем вашему вниманию.

МИФЫ О «НОВОМ АМЕРИКАНЦЕ»

— Любую известную фигуру часто окружают мифы, подменяющие собой реальную биографию. Один из таких мифов: американский период жизни Сергея Довлатова — трагедия, а издание «Нового американца» — халтура. Почему для вас так важно объяснить, что это неправда?

— Мне кажется, что мифы все же не подменяют биографию, а пополняют ее или даже обогащают. Так называемая американская трагедия и «Новый американец» как халтура — это не миф, это странное и ненужное, не имеющее фактического подтверждения. И объяснить это для меня принципиально важно.

Во-первых, объясняя жизнь Довлатова таким образом, сильно ее упрощают. Мой отец, как и любой другой человек, был сложнее, и сводить все к таким тезисам — значит, втиснуть жизнь интересного и многостороннего человека в рамки сильно зауженного восприятия.

Во-вторых, такое утверждение как бы «вычеркивает» американский период жизни отца, а он именно в Америке смог реализоваться как писатель. Именно там впервые он начал печатать и издавать свои произведения в самых престижных американских журналах и издательствах. Именно там он начал вести жизнь настоящего литератора, выступая на конференциях, получая приглашения из университетов. Более того, не только в его личной жизни, но и в жизни всей нашей семьи было много радостей и удач в Америке. Несмотря на ее недостатки, мы все Америку любим и ей благодарны.

Конечно, было обидно, что отца в основном читали эмигранты третьей волны и в переводах англоязычная интеллигенция, а миллионы потенциальных читателей в Советском Союзе к этому не имели доступа. По родине он тосковал, как любой нормальный человек тоскует по утраченному, невозвратимому. Ведь мы уезжали навсегда.

— Есть красивая концепция, объясняющая, почему сюжеты довлатовских книг повторяются. Он каждую свою книгу писал как главную книгу в жизни. Как вы к ней относитесь?

— Я не филолог, и мне сложно отвечать на такие вопросы. Мне кажется, многие ошибочно думают, что Довлатов писал мемуаристику, то есть «записывал, как было». И именно разногласия в похожих сюжетах, на мой взгляд, подтверждают, что это не так. Каждое слово, написанное отцом, сознательное. Случайностей у него нет.

«ПАПА МЕНЯ НЕ НАКАЗЫВАЛ»

— Как началась ваша работа в «Новом американце»?

— Читатели требовали телевизионную программу по-русски. Папа предложил мне ее переводить. И заодно зарабатывать $30 в неделю. В мои 15 лет это было много. Особенно для иммигрантского ребенка. К тому же, мне кажется, папа хотел занять меня таким делом, где он мог быть рядом.

— Когда отец хотел вас наказать, то запрещал приходить на работу. Почему для вас это было важно?

— Это художественное преувеличение. Папа не мог запретить мне приехать, если этого требовала работа. Более того, я не припомню, чтобы он меня наказывал. Меня наказывала мама.

— Каким он был на работе? Как общался с подчиненными?

— Я довольно смутно помню детали. Он был вспыльчив, и порой его слова больно задевали. Но он быстро отходил, если был не прав, признавался в этом и охотно извинялся. Пожалуй, Вайль, Генис и Довлатов представлялись мне троицей, все время подшучивающей друг над другом... Но последние месяцы в «Новом американце» были очень тяжелыми, напряженными. Папа сильно переживал.

— А к вам, как к дочери, он относился на работе более требовательно, чем к другим, или, скорее, покровительственно?

— У меня было очень мало обязанностей. Так что быть особо требовательным было ни к чему. Он помогал мне с русским языком. Делал это с легкостью и удовольствием.

— Вы как-то сказали, что в детстве сопротивлялись многим наставлениям отца. Например, каким?

— Обыкновенным наставлениям, которые делаются детям тинейджеровского возраста. Например, что жизнь не должна состоять только из развлечений. Или что нужно стараться быть организованным. Вставать рано, чтобы успеть сделать дела. Держать комнату в порядке. Мне, как, полагаю, любому подростку, это было неинтересно.

УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ СПОРОВ С БАБУШКОЙ

— Известно, что Довлатов часто приписывал реальным людям поступки, которых они не совершали, и слова, которых они не говорили. А насколько вообще реальные люди похожи на одноименных персонажей в его книгах?

— Иногда похожи внутренне, а иногда вовсе не похожи. Многие персонажи являются составными образами. Вот живет в Сестрорецке старый приятель отца Шлиппенбах Николай Андреевич. В «Шоферских перчатках» он — Юрий. А еще он был знаком с человеком по имени Юрий Шлиппе. Помимо того, что Шлиппенбах хотел снять фильм о Петре I, все — выдумка. Так что Юрий Шлиппенбах — исключительно литературный персонаж...

— Что вы чувствуете, когда читаете про себя в книгах отца?

— Чувствую, что отец меня очень любил и переживал, когда у нас не складывались отношения.

— Довлатов увлекался американским кино. Кто были его любимые актеры и из-за чего или из-за кого он спорил с вашей бабушкой?

— Ему чаще всего нравились актеры второго плана. Те, кого называют «характерными» по- английски. Помню, очень ему нравился Джим Хэкман. Он считал, что Мэрилин Монро недооценена как актриса. А Фэй Данауэй, которую любила бабушка, он не любил и в качестве объяснения приводил странную деталь — говорил, что она раздувает ноздри. Бабушка это принимала очень близко к сердцу. Соответственно следовали довольно интересные реплики. Это, мне кажется, доставляло им обоим удовольствие.

— У Довлатова отчасти сложилась репутация такого весельчака и балагура. Как вы к этому относитесь? Каким он был на самом деле?

— Он не был весельчаком. Он был человеком остроумным, с прекрасным чувством юмора. Он часто бывал задумчив и мрачен. Хотя быстро оживлялся в разговоре.

ЖЕЛАНИЕ «ХОЗЯИНА» ТЕКСТОВ

— Чтобы соблюсти желание отца — не выносить из дома подшивку «Нового американца», вам при подготовке книги «Речь без повода...» пришлось преодолеть множество трудностей — лететь в Нью-Йорк, покупать сканер и прочее. Есть ли ситуация, при которой вы готовы отступить от завещания?

— Почти нет. Просто времена меняются, и какие-то вещи делаются менее актуальными. Я имею в виду внешние вещи. Но, в целом, когда речь идет о какой- то внутренней позиции, вопросах этики, то нет.

— Как в принципе вы относитесь к последней авторской воле? Например, сын Набокова до сих пор не решил, следует ли уничтожить «Подлинник Лауры», как того хотел отец, или оставить. А если бы Макс Брод не нарушил завещание Кафки, то сейчас не было бы такого писателя.

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Это вопрос сложный. Я нередко об этом думаю. Мне порой интересно читать сплетни о знаменитых людях в желтой прессе. Но я понимаю, что желтая пресса — это, скорее всего, искаженные факты. И чаще всего это обидно и оскорбительно для предмета сплетен. Мне кажется, что желание «хозяина» текстов является самым важным. Конечно же, я счастлива, что Кафка стоит у меня на книжной полке. Но... все-таки это очень сложная задача.