Павел ЛУНГИН: Сейчас все говорят правильно, а поступают наоборот

Сын знаменитых родителей — Семена и Лилианны Лунгиных, Павел, как знаменитый былинный герой, не мог найти себя более 30 лет. Внимательно слушал и впитывал все, что делалось родителями и их великолепным окружением. Учился, пописывал сценарии, и лишь к тридцати шести «выстрелил» фильмом «Такси-блюз», который покорил зрителей разных возрастов. С тех пор с завидной регулярностью выходят его, столь непохожие один на другой и манерой и содержанием фильмы. В широкий прокат последний по времени фильм Павла Лунгина «Царь» вышел в ноябре. Прошел мощно, успешно и очень быстро оказался в эфире российского Первого канала, попав таким образом в каждый дом. Как и сама лента, где есть только черное и белое, яростные споры о ней были полярны. А сам режиссер-постановщик уже не хотел говорить о «Царе», с головой погрузившись в новый проект.

Кстати, для многих критиков стало неожиданностью, что на недавно завершившейся церемонии вручения национальной (российской) премии в области кинематографии «Золотой орел» лента «Царь», которая номинировалась в девяти номинациях (!), не получила ни одной награды! Жюри отметило лишь спецпризом, посмертно, Олега Янковского (который скончался в мае 2009 года) «За общий вклад в российский кинематограф» за все последние работы актера, в частности в фильмах «Царь» и «Анна Каренина»...

В картине Лунгина зрители увидели средневековую Московию без ретуши — жестокую, немытую... В фильме нет восхищения властью, и эта дерзость режиссера сегодня дорого обходится мастеру кинематографии, а в российской прессе вы не встретите положительных рецензий на ленту. Наша беседа с Павлом Лунгиным поднимает тему несвободных людей сегодняшнего мира. Говорим мы и о том, что нужно учиться на ошибках прошлого, чтобы не делать новых.

— Павел Семенович, многих удручает жестокость в вашей картине.

— Да, он жестокий, суровый, в нем не так много крови, как таковой, просто она подлинная. Смотреть даже мне тяжело, но мы не можем себе представить реальную жестокость тех казней и пыток. Есть знаменитая история об опричнике, казненном за то, что нужно было от человека отрезать по кусочку маленькому, а он «хватанул» слишком большой кусок, и жертва умерла слишком рано. Образ Грозного, начинавшего подробно диктовать в религиозном экстазе, кого как пытать, понять крайне сложно. Конечно он — русский Нерон, художник, получивший неограниченную возможность, делать все, что хочет.

— Вы призываете зрителя «осудить» Ивана Грозного?

— У меня есть теория, возможно, абсурдная, что Грозный умом бешенным, жестокостью своей страшной, силой личности невероятной, воспрепятствовал русскому Возрождению. Оно так и не появилось. Хотя Грозный, безусловно, был очень талантлив: гениальный инженер-архитектор, который строил собор в Соловках. Выращивал виноград на осушенных им болотах. Создавал автоматы какие-то, которые пекли хлеб, разливали квас. Добывал железо в прудах. А его кирпичный завод работал до первой половины ХХ столетия.

А святого и молчащего Филиппа очень сложно понять. И когда появился Олег Янковский, понял, его «связка» с Мамоновым и есть решение фильма. Янковский в своей роли принес иную ноту в картину. Его святость — почти нормальность человека в сдвинутом набекрень мире. Он нарушает молчание всего однажды, когда обличает Грозного. И слова его сегодня необыкновенно современны, хотя это канонический текст, взятый в житиях святых.

— И что же народ?

— Да, мы привыкли льстить ему, но хоть иногда нужна, пусть горькая, но — правда. Тираническая власть ужасна, но, одновременно, удобна — ни морали нет, ни каких бы то ни было самоограничений. С людей снимается любая ответственность. Народ — огромный результат деятельности Ивана Грозного, чья тень и сегодня висит над нами. Мы не движемся вперед, а, как «чертово колесо», вертимся на одном месте, обозревая пространство. Слышны призывы — вернуть Сталина, сделать из Грозного святого. В наше опасное, странное время, когда многие требуют от власти жесткости, жестокости даже, надо разрушать эти мифы.

— Мифы об оппозиционерах в том числе, — ведь Филипп и Грозный являются таковыми?

— Это серьезная проблема для нас. Мы продолжаем решать вопросы, которые весь цивилизованный мир уже решил. Вот и стали неинтересны миру. Мы замкнулись на проблемах, которые в общемировом масштабе уже решены: твердая власть и диктатура — бессмысленны. Еще более бессмысленно спорить об этом. Мир решает более сложные проблемы — отдельно выживающего человека, мужчины, женщины, ребенка. Мы же по-прежнему рассуждаем, должна власть вести гражданскую войну со своим народом, или нет. Объективно свободы стало больше — широчайший доступ к информации, люди ездят за границу. Свободы стало больше, а мы замкнулись в себе. Россия перестала брать на себя общемировые проблемы. Вспомним великую русскую литературу, которая покорила мир тем, что взваливала на себя весь груз общемировых проблем. А сейчас мы сами вышли из этой духовной всемирности и получаем от этого какое-то странное удовольствие. У нас свой взгляд, свои проблемы, своя демократия. А в таком обществе человек, со своими слабостями и невозможностями — неинтересен.

— Если судить по «Подстрочнику», документальному многосерийному фильму, где речь идет о Лилианне Лунгиной, вашей матери, поколение родителей было более свободным, но и более ответственным?

— Их свобода была в незацикленности на деньгах и успехе. Странно, но во времена жесткой советской цензуры было очень много пространства для личной жизни. Это другой наш феномен — свобода в тюрьме, свобода несвободных людей. Когда-то Синявский говорил мне о счастливейших годах своей жизни — в лагерях! Он чуть не умер от болезней и голода, но там было чувство особого мужского братства, честных отношений, лишенных конкуренции. Он распался, этот феномен русской интеллигенции. Сейчас интеллигенция утратила свой смысл. В лучшем случае интеллигенты становятся интеллектуалами, в худшем — даже ими не становятся. Ведь суть интеллигенции — в моральном противостоянии власти. А это практически утеряно, ушло, похоже, безвозвратно.

— Как же вы взялись бы охарактеризовать наш мир сегодняшний?

— Несвобода свободных людей. Нас куда-то гонят, мы бежим. Одновременно очень сильно конкурируем друг с другом. Дико жаждем денег и успеха. До жути боимся, что останемся без стула в известной детской игре. Вряд ли, это можно назвать свободной жизнью.

— И как же вы находите смысл в такой жизни?

— Когда-то летом, в деревне мама переводила «Малыш и Карлсон». Папа-сценарист помогал ей находить точные реплики для героев. Они дико веселились, много смеялись, читали мне отрывки вслух. Я, такой же веснушчатый и в меру упитанный, и сам был похож на Карлсона. Может, и мои тогдашние реплики вошли в книжку... Это было дивное время детства. А есть ли смысл в моей сегодняшней жизни? Как иногда. Он появляется и пропадает. Пытаюсь не делать людям зла. Живу творческими радостями и озарениями. Смысл жизни — сделать кино, которое удивит и порадует.