«Режиссер — прежде всего ремесленник...»

Если составить перечень спектаклей режиссера, поставленных на сцене Киевского театра драмы и комедии на левом берегу Днепра, то он будет длинным: «Ромео и Джульетта», «Не все коту масленица...», «Рогоносец», «Сильвия», «Корсиканка», «Торговцы резиной», «Куда подует ветер...» и др. Его работы не просто хорошо известны, но и любимы зрителями. Почти математическая точность и, вместе с тем, философичность, авторский подход к тексту-первоисточнику, совместимый со скрупулезным вниманием к материалу, — отличительные черты творческого почерка режиссера. В преддверии юбилея он ответил на несколько вопросов «Дня».

— Алексей Иванович, если бы вам довелось писать книгу автобиографического характера, о чем бы была первая глава?

— Наверное, о моем роде. О родителях, которыми я очень горжусь. Мой отец — выходец из давнего казачьего рода (его, к сожалению, уже нет в живых), мама — волжанка. Оба они фронтовики. Братья моих родителей — офицеры, и трое моих дядек погибли во время Второй мировой войны. Именно с этого я начал бы рассказ о себе. Ведь каждый человек формируется прежде всего в семье, а любой ребенок впитывает те песни, которые звучат за столом...

— О чем сегодня вы ведете диалог со зрителем?

— Об этом мой последний спектакль «Куда подует ветер...» по пьесе Луиджи Пиранделло «Лиола». По-моему, главный вопрос сегодня — это вопрос совести, личного участия или неучастия каждого человека в жизни, которая рядом. Сейчас, когда мы переходим из одной исторической формации в другую, в государстве, где, хотим мы того или нет, существует разделение на восток — запад, в период глобализации на фоне экономического кризиса существует кризис идей. И в такой период просто отсидеться уже не получится. Особенно вопросы совести должны волновать людей, которые возложили на себя ответственность за массовое сознание.

— Кто, прежде всего, ваш зритель?

— Мой зритель — киевлянин. Я вырос в Киеве и хорошо осознаю: где бы ни смотрели мои спектакли или киноработы, все равно в большей мере я ориентирован на своего земляка, с особенным мировоззрением, где сочетаются купеческо-обывательские особенности со славянско-православными. Казалось бы, такие несовместимые — космическая открытость и обывательская замкнутость — и сформировали киевскую ментальность. Я ставлю спектакль для зрителя, которым являюсь я сам. И если на прогоне, когда смотрю уже в сотый раз, у меня ослабевает внимание, я останавливаюсь и начинаю думать, чего не хватает, где я потерял зрителя — но на самом деле я потерял себя. Понятия «и так пройдет» для меня не было и не будет никогда. Лучше не позориться. Я работаю в репертуарном театре, и немаловажное значение имеет такое понятие, как «касса», поэтому моя задача сделать спектакль интересным разным зрительским слоям. При этом спектакль не должен подстраиваться под зрителя, опускаться до него, а наоборот — подтягивать к себе, но делать это он должен незаметно. Тогда это хороший спектакль, он остается на территории искусства, но при этом еще решает и культурологическую функцию, и экономическую тоже.

— Есть ли среди ваших работ спектакль, который выделяете из ряда остальных?

— Конечно, все мои спектакли для меня по-своему дороги. Но все-таки самую сложную задачу как режиссер я поставил перед собой, поставив спектакль «Торговцы резиной» (автор — Ханох Левин). Этот притчевый, на гране фола, очень театральный текст требовал особенно изощренной адекватной формы. Поэтому, наверное, именно эта работа наиболее интересна мне и дорога. Я считаю, что режиссер обязан внимательно относиться к тексту автора. Но... Мои вставки, дополнительные действия, которые я придумываю своим героям, то, что автором совершенно не заложено в ремарках, вполне могут присутствовать внутри той или иной ситуации спектакля, они, работая на мое виденье, совершенно не исключают авторского взгляда, а только помогают восприятию современного зрителя. Например, сцена на площади в «Ромео и Джульетте», где ребята играют в карты — драматургом это не прописано, но в спектакле смотрится органично. Поэтому мне не нужно дописывать текст за автора, я могу внутри авторского текста найти себе достаточно места для сочинительства.

— Чувствуете ли профессиональные изменения, которые произошли с вами за последние лет 15?

— В большей степени эти изменения касаются ремесла. Наверное, я стал тратить намного меньше времени, чтобы сделать работу, по крайней мере, достойно. А вот уже все, что «над», требует дополнительных усилий — временных, энергетических затрат и т.д. Ведь режиссер — прежде всего ремесленник. И он должен быть хорошим ремесленником. Идеально, конечно, чтобы он был еще и философом.

— Вы работаете не только в театре, но и в кино. Ощущаете ли взаимовлияния?

— Безусловно. И я хочу сказать самые теплые слова благодарности своим киноколлегам, которые дали мне возможность снять четыре игровых фильма. Такая работа дисциплинирует. Даже телевизионное кино и сериалы коммерчески очень регламентированы и при этом также является искусством. Здесь жесткие бюджеты и планы. Кино помогает, как ценить время довести до рефлекторности. Я и раньше умел «обращаться» со временем, понимая, что на работе не может быть ничего, кроме работы. Но кино еще больше вымуштровало эти мои качества.

В творческом смысле кино расширяет режиссерские возможности. Ознакомившись с понятием «фокус», я стал легче репетировать многофигурные композиции, фокусировать внимание на отдельных событиях, конкретных оценках и т.д. Ведь существует масса киношных синонимов, позволяющих проще объяснить мизансценирование в театре.

— В преддверии юбилея, чего бы хотелось пожелать себе?

— Не буду оригинальным: себе хотелось бы пожелать здоровья. А главное, чтобы люди, которых я люблю, подольше были рядом со мной — и этот круг не так уж велик. Прежде всего, это моя мама, Инна Владимировна. Всем в жизни я обязан именно ей.

P.S. «День» желает режиссеру поставить еще много новых спектаклей, а также вдумчивых и понимающих зрителей.