С бородой из прошлого века

Есть штамп, который, впрочем, от своей затертости не становится менее употребляемым: «отцы и дети». Почувствовать, что стоит за ним, можно лишь эмпирически, пережив соответствующие конфликты на собственном опыте или, говоря точнее, на собственной шкуре.

Я, например, в свое время захотел задержать детство или, точнее, пережить его во второй раз — и как-то быстро и неожиданно для окружающих стал хиппи, «ребенком-цветком», как называли подобных мне на Западе.

Родители, конечно, меня не поняли. Они не воспринимали мои нестриженные патлы, мои драные джинсы, не понимали моих тихих сумасшедших друзей, язык, на котором мы с друзьями общались, музыку, которую мы слушали. Я не понимал, почему они не понимают. Но войны не было — ведь для войны нужно прямое столкновение, а я этого всячески избегал, без шума ушел в свою жизнь. А когда вернулся, то у меня было что ответить на все вопросы, были наконец-то осознанные ценности. Чего без моего второго детства не произошло бы.

Когда я присоединился к социуму, мне казалось, что та эпоха с ее песнями и дорожной пылью ушла в небытие, превратилась в декорацию где-то на задворках памяти.

И вот позавчера мне довелось составить компанию в походе на концерт двум юным особам. Они — дети моих одногодок, дети тех, кто хипповал, а потом еще смог безболезненно и без утраты достоинства вернуться во взрослую жизнь.

На сцене была Умка, она же Анна Герасимова — для нас, патлатых 1980—1990-х, поистине культовая личность. Своими блюзами и рок-балладами она в свое время дала нам голос, озвучила наши приключения, озарения, страхи и любовь. И тоже дожила.

Вот у меня невольно и всплыли старые штампы: не выглядим ли и не звучим ли мы с ней как музейные экспонаты? Нужны ли мы кому-нибудь с нашей «бородой из прошлого века» (строка из ее песни)?

Девочки слышали ее раньше, поэтому им было интересно, однако живое исполнение и запись — разные вещи.

Все сложилось. В зале были зрители совершенно разного возраста. Все — в восторге. Старые и молодые, буржуазные и анархические, коротко стриженые и волосатые.

Наверное, дело все же не в малознакомых жаргонных словечках, не в устаревших реалиях, не в ностальгии. Просто детство — это не возраст. Это то, к чему возвращаешься. Вечное возвращение, в котором, однако, нет никакого однообразия, никаких рутинных повторов. И есть песни, обращенные к ребенку — без разницы, ребенку по возрасту или тому неисчезающему ребенку, который сидит в каждом из нас. Ребенку, который хочет быть свободным.