«Родная газета «День», — так тепло отреагировал на звонок «Дня» наш давний знакомый, фотограф Юрий ХРОМУШИН. Его фото, посвященные Луганщине, где он прожил сорок лет, стали достоверной фиксацией десятилетий тамошней жизни. Они выходили в «Дне» еще в конце 1990-х годов. А одна из работ, 2003 года, заняла почетное место в стенах редакции, возле приемной главного редактора — как очень символичный снимок. Об этом, о специфике ракурса мастера, а также вынужденном переезде в Чернигов, который оказался вполне успешным, мы и поговорили с паном Юрием, когда вновь восстановили наши контакты.

ЛЮБОВЬ С ДЕТСТВА

— Доброжелательное внимание к человеку — одна из отличительных черт ваших снимков, не зря, наверное, одна из выставок ваших работ называлась «Добрый мир». Что вас интересует в людях? Когда возникает желание сделать кадр? Что дает возможность видеть мир добрым?

— Это началось с моего детства. Я родился в деревне на берегу Чудского озера недалеко от Эстонии (в 40 километрах). Глухая деревенька. Это было после войны, на которой практически все мужчины погибли. Я родился в 1948 году и нас было только трое детей на всю деревню — брат с сестрой и я. Какое там было общение? Правда, с соседних деревень тоже прибегали ребятишки, но с нашей деревни было только трое. Делать было нечего, особенно в зимние вечера, ну кроме санок в морозы, а так собирались у кого-то дома — то ли у нас, то ли у этих брата с сестричкой. Взрослые в карты играли, в домино, а мы смотрели, иногда тоже участвовали. Ведь в деревне не было ни Дворца пионеров, ничего подобного — варились в собственном соку. Никаких развлечений, кроме как летом — сюди приезжали из города, ведь это местность, где бывают белые ночи. Вот тогда наступала настоящая жизнь для нас, деревенских ребятишек, — приезжали дети, которые уже более-менее соображали что-то в фотографии. И тогда, когда они мне показали, как это делается, у меня появилась эта любовь. В принципе, я самоучка. Когда я научился сам все это делать, немножко мне, конечно, помогли книги, например «25 уроков фотографии», начал снимать своих окружающих в деревне.

Раньше в деревне первый парень был гармонист, а тут еще и фотограф появился свой. Кого в деревне можно снимать? Соседей. Бабульки, дети. Меня приглашали на съемку, говорили: «Юрка, пошли, там приехал ко мне внучек». Ночью закроюсь, напечатаю все фотографии, к утру посплю два часа и пошел раздавать их. Поэтому уже тогда я зарабатывал — то яиц дали, то молочка, еще что, деньги не платили, благодарили продуктами.

ЛУГАНСК, 1985 г.

Вот с того времени к людям, которые окружали меня, у меня такое внимание и симпатия. Я до сих пор очень люблю снимать стариков и детей. Они настолько одинаковы эмоционально. Обычно, когда пожилых людей снимаешь, они не обращают внимания, как и дети. Например, мой родной дед, который воспитывал меня больше, чем родители, потому что родители все время были заняты, он прожил 97 лет. Помню, снимаешь его — а он абсолютно никак не реагирует.

Я не знаю, откуда эта любовь. Наверное, с детства, с такого общения.

— Вы много лет прожили в Луганске, работая в газете, видели этот край с разных сторон. О вас говорят, что вы зафиксировали на своих фотографиях целые десятилетия истории Луганска.

— Сорок лет.

— Скажите, какими были там 1990-е и далее? И учитывая то, что в 2014 году на части Донецкой и Луганской областей началась война, была ли она прогнозируемой, по вашим наблюдениям за людьми?

— У меня там родился отец и я уехал, где-то в 80-е годы, из Псковской области к своей тете. Сначала даже не в Луганск, а в Алчевск (тогда он назывался Коммунарск), где и жила тетя.

Я приехал в Луганск из деревни — для меня это был прекрасный город. Областной центр, приличный город. Общения тогда было нормальное, никаких например «еврейских вопросов» не было. Мы даже не понимали, о чем разговор.

А где-то в 90-е годы уже начинались волнения. Помню, когда я работал уже в газете «Луганская правда», первый митинг, который я снимал — шахтеры бастовали в городе Краснодоне. Это была первая их забастовка. Их требования, наверное, были — зарплата, нормальные жилищные условия. Страшные были времена. Неожиданно как-то: раньше, при Союзе, вроде как нельзя было идти на митинги — а тут свобода слова, свобода печати и прочее. Когда начались гонения на журналистов, тоже были митинги.

ЛУГАНСКАЯ ОБЛАСТЬ, 1999 г.

Очень много было этих шахтерских митингов — забастовки были крупнее, люди со всей области собирались в Луганске, сидели перед областным советом на асфальте, колотили по нему касками. Палатки ставили около города, жили там неделями, помню, брились около березы, с детьми женщины приходили. Я все это потихоньку снимал.

— Это все шло постепенно, по нарастающей.

«ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО УЖАСНОЕ»

— Вам пришлось оставить Луганск летом 2014 года. Что помните о том времени, какой была атмосфера? Изменились ли люди вокруг вас? Удалось ли тогда делать какие-то снимки и было ли такое желание?

— Мы жили вроде как нормально, более-менее. И вдруг, неожиданно, появились в городе российские знамена и начал собираться народ — опять же, те же шахтеры приходили, около СБУ поставили палатки, потом его захватили вместе с оружием.

Но началось с того, что стали приезжать какие-то люди, я видел, что явно не наши. Были и наши, конечно, я видел, что в этих палатках сидели около областного совета уже не шахтеры, а население, которое приезжало не только с Луганска, а из области. Такое впечатление, что были вообще не наши люди. Что их проплачивали.

ЛУГАНСК, 1989 г.

Молодежь бегала по городу с российскими флагами. Потом эти все люди, и местные, и приезжие, поставили палатки перед СБУ и начали вламываться в здание. Их вначале не пускали, потом как-то они прорвались, открыли комнату с оружием, вооружились и заняли это СБУ. Немножко я снимал — когда стояли около СБУ эти палатки. После того как захватили СБУ, я еще ходил туда смотрел, еще не опасно было, не стреляли, просто народ бегал по городу. Появились пацаны какие-то — то ли уколотые, то ли просто приехали откуда-то, может, им заплатили. Видно, что не местные.

В один момент я шел по городу, допустим, толпа, человек 10—15, идет и говорят: «Ну что, пойдем теперь занимать прокуратуру, возьмем штурмом прокуратуру». Какой штурм? 15 человек идет туда, стучат в дверь, я как раз стоял напротив нее, снял телефоном. Им не открывают — значит, разбили дверное стекло, бросили туда взрывпакет, от которого много шума и дыма. Открыли, забрались на крышу, поставили флаг российский, кого-то выбили оттуда, куда-то повели в сторону, спокойно, тихо. Не знаю, куда, может, на допрос. Представляете себе такой захват? Непонятный.

Напротив тоже было здание суда. Два мужика, один пьяный, другой тоже какой-то неадекватный, говорят: давай, там флаг повесили, пошли, в суде тоже откроем дверь. Хотели выбить, но, видно, охранники их впустили, чтобы они не разбивали стекла. Тоже вылезли на крышу и повесили флаг. Вот такая компания, впечатление каких-то шалунов.

А попозже уже началось что-то страшное ни с того ни с сего. Шли разговоры, что «украинские войска идут и будут захватывать Луганск», когда его уже держали вот эти «ополченцы». И появились танки. Я жил в центре в частном доме. Появились явно не наши машины, а российские, новенькие ЗИЛы. Начали ночью идти танки с Краснодона на Луганск. Откуда они шли, кто его знает.

Постепенно наращивали вооружение местные «ополченцы». Я не знаю, какой там был процент местных или приезжих, или российских, трудно было понять сразу. Дмаю, приезжали люди, которые где-то живут и с удовольствием ездят в Африку пострелять слонов или крокодилов, почему бы им не заработать деньги здесь на войне? Есть такие люди, которым только дай пострелять, вот они и приехали. У меня такое впечатление, что из разных стран.

Потом появилось уже серьезное вооружение, у меня около дома «Грады» стояли. Они стреляли в сторону наших ребят на поселке Металлист. Началась сумасшедшая перестрелка, я с ужасом сейчас вспоминаю, как они палили из этих «Градов». Откуда они в городе появились? У нас их не было, как не было и танков. Когда-то, лет 10—15 назад, были у нас воинские части, потом все эти танки куда-то исчезли, их не было. Тут вдруг появились танки и прочие дела и началась настоящася война, когда я прятался в свой подвал. Если б вы слышали, что такое «Грады» и как они стреляют у тебя под боком — можно сойти с ума от самих выстрелов, не от того, что ты погибнеш, настолько сильный грохот стоял. Причем они стреляли целыми днями с перерывом «на ужин» — допустим, с семи до девяти вечера они преращают стрельбу. Это было что-то ужасное.

В 90-е годы на митингах у людей были экономические требования, а тут уже шли стрелять и получать за это деньги. Ну и не только за деньги. Там были и такие люди, которые хотели в Россию. Когда был так называемый референдум много людей, конечно, ходило. Я видел, что, ходили и семьями.

«ЧЕРНИГОВ — ЭТО ПРОСТО СКАЗКА»

— Уже почти семь лет вы в Чернигове. Какой образ этого города у вас сложился? Воодушевляет ли он вас?

— Место великолепное, мне очень нравится здесь природа и город великолепный. Небольшой, уютный, исторический. Я просто влюблен в Чернигов. Думаю: почему я раньше оттуда не уехал в такие места? Вот сегодня на лыжах покатались по березовой роще — тут же Десна рядышком.

Я еще раньше состоял в Союзе фотохудожников Украины, у которого в каждом областном центре было отделение. Когда я жил в Луганске, то уже общался по телефону с ребятами, в том числе с черниговцами. И когда приехал сюда, они меня встретили уже как знакомого. И я влился в их организацию, меня приняли в члены местного отделения Союза фотохудожников. Я сделал первую свою персональную выставку в 2014 году. Тогда, конечно, всем было интересно, откуда приехал, как, почему — много вопросов было. Мы сами не понимали, что там случилось. То есть мы понимали, но это было так неожиданно, ошарашивающе...

Постепенно я отошел от этого сумасшествия, которое проиходило, когда я убегал из Луганска, маму вывозил, ей было 94 года, мы прорывались на машине через поля, которые были все в осколках от «Градов». Я вспоминаю, что чудом оттуда вырвался — в июле 2014 года, во время горячих военных действий. Чтобы отойти от этого сумасшествия, мы поехали в село Локнистое Черниговской области, где сняли домик и пробыли все лето. Я там очень много снимал. Прекрасное село, недалеко от Десны. И так мы отошли с женой от этой войны. Опять же — снимал я местных людей, их живность.

Ну а Чернигов — это просто сказка. Мои товарищи из Луганска поехали в Конотоп, у них там родственники — они призждают сюда летом, как в санаторий, снимают квартиру и неделю здесь живут, купаются, ходят по парках, завидуют, что мы попали в Чернигов (улыбается).

«ОНА ПРОШЛА МИМО МЕНЯ — ЛЕГКО, УЛЫБАЯСЬ»

— В 1998 году Валерий Милосердов писал в «Дне» о ваших фото, что «не сделаны они «под жизнь», а самой жизнью и являются». Именно тогда происходили протесты горняков, о которых вы уже упоминали. А еще он отмечал, что больше всего вы любите снимать свадьбы — как вечную светлую тему. Изменились ли со временем ваши предпочтения?

— Думаю, если я таким родился, значит, таким и помру. Не люблю снимать кровь, убийства, я это обхожу. Это не мое. У меня есть товарищи, которые великолепно снимают, допустим в «скорой помощи», раненых. Разные люди, разные характеры — как они смотрят на жизнь, так и снимают. Я смотрю помягче и снимаю мягко. У злых людей такие и снимки. Какой человек, такой и продукт, который он производит. А я, конечно же, люблю снимать и свадьбы, и детей. Такое у меня есть в характере. Я в принципе мягкий человек, поэтому так получается.

— Одна из знаковых ваших работ, которая была представлена на фотоконкурсе «Дня» 2003 года — «Легкая походка» — и сейчас размещена в стенах редакции вблизи кабинета главного редактора, как очень символичная. Можете наспомнить историю этого снимка?

— Это поселок Югановка Луганской области. Мой отец родился около этого поселка, у нас там дача была. И мы там постоянно отдыхали летом со своими сыновьями. Речка рядом, Деркул — очень хорошие места были, чтобы проводить лето. Как-то мы гуляли, я с аппаратом, и смотрю — эта бабуля идет от речки и несет это бревно. Оно большущее, но не сырое, высохшее. Смотрится громадным по размеру. Она не очень утруждаясь несла его, легко.

ЛУГАНСК, 2004 г.

Я ее видел в деревне Югановка неоднократно, но не записал ее фамилии, имя, отчества. Но недавно мне из Израиля звонит знакомый, у которого был дом в Югановке прямо на берегу речки, где жила эта женщина. И он мне говорит: «Юра, так ты же снял мою соседку, Пантелеевну, как ты меня обрадовал!». Его тоже война «прогнала» из дому — в Израиль. И он с такой любовью вспоминает свою соседку. Конечно же, скучает за родными местами. Она уже, правда, умерла — в возрасте 97 лет. Вот такая история. Она прошла мимо меня — легко, улыбаясь. Она шла снизу от речки на горку, а потом я еще сделал кадр сверху, с другой точки, когда она уже была на горке. Но тот, первый, по-моему, был самый удачный.

— Очень приятно было услышать от вас такие теплые первые слова в нашем разговоре. А чем для вас вообще является газета «День»?

— Я считаю, что это лучшая газета. Наверное, потому, что я фотограф, и вы с очень большой любовью относитесь к иллюстрации, это заметно. Я когда-то печатался вначале в «Правде Украины», «Радянськой Украине», потом в «Киевских ведомостях», а «День» — это же совершенно другая газета. Это современная газета, верстка современная и подход к иллюстрации. Мне он очень-очень нравится, я за это уважаю «День».